Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

Бойцов Михаил Анатольевич

А стоящий на том бастионе солдат Иван Сарасухин да у крепостных ворот солдат Иван Жданов в ответах своих показали, что они от Мировича о заряде ружья приказ в тож время, как и он, Мирович, объявляет, слышали и те ружья заряжали. И из них Жданову двоекратно от Мировича приказано было как из крепости, так и в крепость никого не впущать. А чтоб такой приказ от Мировича был, ежели кто из крепости прорвется и поедет на лодках, по тех стрелять, а кто в крепость поедет, таковых пропускать, о том в ответах оных двух солдат яко же и всех бывших во время тревоги на часах не значит. О чем в последнем своем о разноречиях ответе он, Мирович, показал, что было ли в такой силе от него часовым приказание, того он уверить потому не может,

как в тогдашнее время другими и гораздо важнейшими мыслями он наполнен был, и может-де, что сие приказание единственным ему тогда воображением только было.

А по учинении того приказания догнав он, Мирович, пушку, пришел со оною в крепость и, поравняясь против тех казарм, где приступ чинился, кричал, чтоб несли порох и снаряды. А как при том случае попался ему гарнизонный канцелярист, а чей прозванием не знает, то велел ему идти, чтоб порох и снаряды он приказал, скорее выдав, нести к пушке. Но как канцелярист воспротивился, то он, Мирович, приставя к нему человек с шесть солдат, приказал с понуждением его вести, а буде станет противиться, то устращивать его колотьем штыками. Почему-де оный канцелярист уже с теми к нему приставленными солдатами и пошел.

А канцелярист Кондратий Михайлов показал, что когда он, Михайлов, требовал от караульного унтер-офицера пропуску с гребцами за крепость, то он, Мирович, выбежав из офицерской кордегардии, за то, что он ему по вопросе не сказывал, что он, Михайлов, у коменданта писал, отдал [его] стоящему под воротами часовому под караул. А потом отправил его Мирович, как и выше сего упомянуто, с приставлением к нему оружейных солдат для показания пороха и припасов. А при том от канцеляриста оказавшему сопротивления примерялся он, Мирович, ружьем со штыком в грудь его, что видя, солдаты прикладами раз до трех оного Михайлова ударили и с понуждением его уже к пороховому погребу безотлучно провожали. В чем и Мирович сам не заперся и в том признался. А кто те солдаты именно за препровождением оного канцеляриста были, яко же и те, кои его прикладами били, о том как Мирович, так и канцелярист Михайлов показать не могли.

А между тем, усмотря он, Мирович, в приносе того пороха и снарядов Медленность, сам с некоторым числом солдат побежал к погребу и понуждал артиллерийского капрала, который всего того выдачею отпирался, сказывая, что у погреба замок и печать от их офицера, за чем он идти в погреб не смеет. Но Мирович устремительно и с великим угрожением приказал ему, ни на что не взирая, сломав замок, припасы и порох достать.

А как достали, то и пушку зарядили, о чём и артиллерийский капрал Архип Коркин, как о показании пушки, так и о выдаче; пороху и снарядов, коих им без меры и весу (пороху половину капиармуса, фитилю палительного кусок, пакли на пыжи, тож и шесть шестифунтовых ядер) показал в сходственность его, Мировича, ответов, изъявляя притом, что все то он, Коркин, чинил из принуждения подпоручика Мировича, а во уповании, что то требование им, Мировичем, с дозволения комендантского чинится. В чем он, однако, потому не прав и тем обличен, что он сам коменданта, идучи за пушкою, видал содержащегося под караулом.

А пушку заряжал, как то из ответа гантлангера Степана Стрелкова (на 67-й странице) оказывается, он, Стрелков, по принуждению же подпоручика Мировича и от команды его, в чем и сам он, Мирович, не заперся.

А по приходе от порохового погреба к своей команде он, Мирович, паки захватя гарнизонного сержанта Иштирякова, велел ему идти к гарнизонной команде и сказать, чтоб не палили. А буде сей последний раз будут палить, то уже неотменно увидят, что из пушки по них будут бить. Куда оный сержант ходил и, пришед обратно, ему, Мировичу, сказал, что они палить не будут. О чем как оный сержант Иштиряков и канцелярист Кондратий Михайлов, так и команда, бывшая при Мировиче, объявили сходственно.

А капитан Власьев и поручик Чекин в ответах своих Показали,

как-де они увидали, что привезенную пушку стали заряжать и действительно зарядили, в таком случае видя сей страх и не находя себя инако в состоянии быть, как только для спасения всей команды от напрасной и безвременной смерти сему внутреннему и сугубно злейшему неприятелю уступить, но не ранее того, как уже та особа, получением коей Мирович себя ласкал и за главнейшую себе добычу иметь поставлял, жизнию от них, Власьева и Чекина, истреблена была. А по учинении сего неоминуемого поступка, и егда сержант Иштиряков, прибежав, сказывал, что по их из пушки палить будут, то потому от них и сказано, что они палить не будут.

И хотя в караульной под предводительством Мировича команде действительно тридцать восемь человек точно действующих, а гарнизонной команды всех чинов только шестнадцать человек было, и всеми оными с обеих сторон во время того мятежа выпалено было патронов с пулями сто двадцать четыре, но со всем тем ни одного человека раненого, а меньше еще убитого ни в которой команде не имелось. Что не иному приписать можно, как по части тогда чрезвычайно велико состоящему туману, по части ж, что фронтовая команда на высоком, гарнизонная же в низком и несколько покрытом месте состояли, а еще и ночной поре, когда люди, от сна вставши, по большей части, может, не вовсе в настоящую память вошли.

Получив же Мирович вышепомянутое чрез сержанта Иштирякова известие, что гарнизонная команда палить не станет, он, Мирович, не медля ни мало со всею командою к той казарме пошел. А как на галерею сошел и в казарму ворвался, и что там происходило, то, хотя о том в первых его ответах против показаниев капитана Власьева и поручика Чекина, яко же и других чинов, в казарме бывших, не во всем согласно показал, но по последним его очистительным ответам все потом происхождение, как по его, Мировичеву, так и прочих объявлениям действительно состояло в следующем:

По взбежании на галерею, схватив он, Мирович, за руку поручика Чекина, тащил в сени, спрашивая: «Где государь?» А как ему Чекин ответствовал, что у нас есть государыня, а не государь, то он, Мирович, толкнув его, Чекина, сильно в затылок, сказал: «Пойди и укажи государя и отпирай двери», которые он, Чекин, и отпер. А по принесении огня оный Мирович, держав его, Чекина, левою рукою за ворот, а в правой руке ружье со штыком, выговаривал ему: «Другой бы тебя, каналью, давно заколол!»

А как он, Мирович, в казарму вошел и увидал лежащее среди казармы на полу мертвое тело, то, смотря на тех офицеров, сказал им: «Ах вы бессовестные! Боитесь ли бога? За что вы невинную кровь такого человека пролили?» На что они ему, Мировичу, ответствовали, что они того не знают, какой он человек, только то знают, что он арестант. А кто над ним что сделал, тот поступал по присяжной должности. При каком случае из числа ворвавшихся в ту же казарму некоторые солдаты требовали от Мировича позволения и себя готовыми казали их заколоть, но Мирович оным не только не позволял, но и запретил, приговаривая при том, он, Мирович, что теперь-де «помощи никакой нам нет, и они правы, а мы виноваты!» А кто таковы те солдаты, они показать не могут.

А по ответам бывших в той казарме комендантского канцеляриста Кондратья Михайлова, сержанта Якова Иштирякова, Мировичевой команды капрала Николая Осипова, солдат Евдокима Князева, Конона Ульянова, Федора Ефимова, Ивана Кускова, Ивана Акатова, Федора Горшинина, Егора Козмина, показано:.

Канцелярист Михайлов, сержант Иштиряков, капрал Осипов, солдаты Кусков и Козмин говоренные Мировичем речи «что вы это сделали и такого человека погубили!» – яко же и от офицеров данное на то выше сего упомянутое соответствие слышали, а прочих никаких речей, яко же и тех, кто говорил и у Мировича позволения требовал, что не прикажет ли офицеров заколоть, как они, так и все выше упомянутые бывшие в казарме не показали.