Соавторы

Маринина Александра

–  Что-то случилось?
– с тревогой спросил Владимир Иванович, глядя, как Катерина раздевается в прихожей.

Попутно он успел подумать о том, что ему не нравится не только ее новая прическа, но и ее одежда. Неужели у них настолько разные вкусы?

–  Володя, мне нужно с тобой поговорить, - вместо ответа заявила Катерина.
– Где у нас дети?

–  Вовка гуляет с Евгенией Семеновной, Антошка играет на компьютере, Юля ушла к подружке, - доложил Славчиков.
– А что случилось, Катя? Почему ты так рано вернулась?

И снова она не ответила, вместо этого попросила:

–  Поставь чайник, пожалуйста. Я сейчас к Антошке загляну и приду. Чаю очень хочется.

"Как

быстро мы отдаляемся друг от друга, - подумал Владимир Иванович.
– Катерина уже считает возможным не отвечать на мои вопросы, это первый звоночек Потом она перестанет обсуждать со мной мелкие проблемы, потом серьезные, а потом вообще перестанет разговаривать. Она чувствует, что я избегаю общения, избегаю ее присутствия, без радости иду домой, и защищается от этого как умеет. Не злобой и агрессией, не жалобами и претензиями, а молчанием".

Он включил на кухне электрический чайник, достал чашки, на всякий случай поставил на стол деревянную дощечку с нарезанным толстыми ломтями мягким адыгейским сыром. Катерины не было долго, она вообще всегда застревала возле детей, и вода в чайнике уже начала остывать, поэтому Владимир Иванович включил его снова. Наконец она появилась, уже переодетая в домашние свободные брюки и тонкий просторный джемпер.

Налила чай мужу и себе, села, медленно, словно нехотя, сунула в рот кусочек сыра.

–  Володенька, у меня возникли проблемы. Вернее, одна проблема. И мне нужна твоя помощь.

Очень коротко, по-деловому, без подробностей рассказала она про разбитые стекла в машине и про муляж взрывного устройства. Рассказала и о явно неадекватной реакции Глафиры Митрофановны на прокисший борщ.

–  Я далека от мысли, что Богданова, а заодно и всех нас хотели отравить, это, конечно же, глупость полная.

Суп просто скис, это бывает у каждой хозяйки. Но Глафира-то кричала, что хотели отравить, а Богданов только ее затыкал, понимаешь? Не удивлялся, не спрашивал, кто да почему, а велел ей замолчать. То есть основания беспокоиться у них были. Наш Глеб Борисович влез в какие-то темные дела, и меня это не волновало бы, если бы не было угрозы для нас с Васей. А она есть. Кто-то хочет свести с Глебом счеты, но пострадать при этом может и Вася, и я. Значит, в конечном итоге, - и ты, и дети. Меня это, как ты догадываешься, не устраивает.

–  Почему твой Богданов не хочет обращаться в милицию?
– спросил Славчиков.

–  Откуда я знаю? Не хочет категорически, и все.

–  Тогда обратись ты сама. Василий прав, стекла - ерунда, а вот муляж бомбы оставлять просто так нельзя.

–  Я не могу, Володенька. Ты пойми, Богданов против милиции. И если я пойду ему наперекор, мы рассоримся насмерть. А как же проект?

–  Да и черт с ним!
– в сердцах бросил Владимир Иванович.
– Жизнь дороже.

–  А деньги, Володя?
– тихо спросила Катерина.
– Книги Василия Богуславского - лидеры продаж, и если меня выкинут из проекта, я нигде больше не смогу столько заработать. Ты же помнишь, сколько мне платили, когда я писала одна. А сейчас будут платить еще меньше, потому что спрос на то, что я умею делать, стал ниже. Для меня важно сохранить и проект, и свое участие в нем. А если с Глебом что-нибудь случится, то проект сойдет на ноль, потому что писать так, как он, не умеет больше никто, и кого бы ни взяли вместо Богданова, книги уже будут не такими, хуже, слабее. И продажи постепенно упадут.

–  Ну хорошо, если в милицию обращаться нельзя, то что можно сделать? Что ты предлагаешь?

–  Я хочу, чтобы за это взялся толковый человек и все выяснил. Может быть, там и нет ничего серьезного, и никто Богданову не угрожает, стекла побил неудачливый воришка, а муляж -

просто глупая шутка, злая. Мало ли какие недоброжелатели могут быть у Глеба Но тогда я по крайней мере буду знать, что ни для Васи, ни для меня нет никакой опасности. И успокоюсь.

–  А если опасность есть?

Владимир Иванович разволновался не на шутку. Одно дело не любить жену и избегать общения с ней, и совсем другое - допустить, что она может погибнуть. Нет, нет и нет!

–  Катя, по-моему, ты валяешь дурака, - строго произнес он.
– Надо не толкового человека искать, а идти в милицию и писать заявление.

–  О чем?

–  О том, что… Да, ты права, - грустно усмехнулся Славчиков, - юридические нормы у нас чудо как хороши. Тебя не признают потерпевшей, ведь сумка с муляжом была адресована конкретно Богданову. А он заявлять отказывается. Но Васька-то каков молодец, а?
– оживился он - Не побоялся сумку открыть, в коробку залезть! Молодец!

–  Молодец, - согласилась Катерина.
– Я тоже от него такого мужества не ожидала. Так как, Володенька?

Ты сможешь мне помочь? Ты же столько лет общаешься с милиционерами, наверняка у тебя есть на примете грамотные оперативники или следователи, которые смогли бы в этом разобраться.

–  На примете есть, - кивнул он, - только уговорить их будет непросто.

–  За деньги, - уточнила жена.
– Не за просто так.

И еще я хотела бы, если возможно, чтобы это была женщина.

–  Женщина?
– изумился он.
– Почему?

–  Потому, - весьма аргументирование ответила Катерина.
– С мужчиной мне будет трудно. Дело такое… скользкое, деликатное, не совсем понятное, и ощущения у меня смутные, фактов мало, эмоций и подозрений много. Мужчина не поймет меня так хорошо, как женщина.

–  С чего ты взяла?

–  Ну… вот ты же меня не понял, - слегка улыбнулась она.

Владимир Иванович нахмурился. Где-то он уже слышал эти слова, или не эти, но похожие, с таким же смыслом. Совсем недавно слышал, недели две-три назад…

Может, это сама Катерина и говорила? Нет, не Катерина.

Тогда кто же? Ах да, эта женщина с Петровки, которая сдавала экзамен Как раз тогда Славчиков сидел в комиссии вместе с первым мужем Катерины, разозлился, утратил здравый смысл, вступил с ним в никому не нужную полемику, чуть было не настоял, чтобы той женщине поставили "неудовлетворительно", хотя отвечала она более чем прилично, и этот подонок, Катин бывший супруг, вообще считал, что нужно ставить "отлично", а он, Славчиков, упирался просто назло ему. И кто-то из членов комиссии, помнится, говорил, что она дочь.. Чья же она дочь, господи ты боже мой? Вылетело из головы. Вспомнить бы, кто именно это говорил, можно было бы позвонить ему и спросить… Кажется, Городецкий. Нет, не Городецкий, а Яковлев. Точно, Яковлев из Московского университета МВД. Кажется, он даже упоминал, что отец той женщины работает вместе с ним, но на другой кафедре.

–  Во-первых, я не согласен с тем, что я тебя не понял, - сердито ответил жене Владимир Иванович.
– Я все прекрасно понял.

–  Но не сразу, - заметила Катерина.
– А во-вторых?

–  Во-вторых, я попробую тебе помочь. Мне нужно сделать несколько звонков. Но я ничего не гарантирую, - предупредил он.

Славчиков был уверен, что "та женщина с Петровки" и понятия не имеет о том, как разворачивалась дискуссия, когда обсуждали, какую оценку ставить ей на кандидатском экзамене Она не знает и не может знать, что именно Владимир Иванович требовал поставить ей двойку и именно его аргументы сыграли решающую роль в том, что первоначально ей собирались ставить "удовлетворительно". Но сам-то он помнил, как было дело" и ему было неприятно.