Собачьи истории

Киплинг Редьярд Джозеф

Несколько недель спустя Эттли заехал навестить меня, и, прежде чем его машина остановилась, Малахия дал знать, что Беттина сидит рядом с шофёром. Он поприветствовал её за шиворот, когда она спрыгнула вниз; а я поприветствовал миссис Годфри, Эттли и большую корзину.

– Вы должны мне помочь, – устало сказал Эттли.

Мы вынесли корзину в сад, и из неё, пошатываясь, появилась угловатая тень песочно-пёстрого терьера с растрепанной шерстью, с одним слабоумным и одним безумным ухом и парой премерзко косящих глаз. Беттина и Малахия, уже сцепившиеся на лужайке, увидели щенка, не тронули и разбежались в разные стороны.

– Зачем вы привезли сюда этого вонючего пса? – спросил я.

– Харви? Чтобы вы о нём позаботились, –

сказал Эттли. – У него была чумка, а я уезжаю за границу.

– Возьмите его с собой. Я его не вынесу. У него психическое расстройство.

– Послушайте, – почти выкрикнул Эттли, – я что, выгляжу придурком?

– Постоянно, – подтвердил я.

– Ну, раз вы так говорите, и Элла так говорит, это доказывает, что мне следует уехать за границу.

– Уилл ошибается, совершенно ошибается, – перебила его миссис Годфри, – но вы должны забрать щенка.

– Милый мой, милый мой, никогда ничего не давайте женщине, – фыркнул Эттли.

Понемногу я вытянул из них эту историю в тихом саду (ни единого звука от Бегтины и Малахии), в то время как Харви глядел на меня исподлобья, сначала одним глазом каракатицы, а затем другим.

Оказалось, что через месяц после того, как мисс Сичлифф забрала Харви, у него развилась чумка. Мисс Сичлифф некоторое время сама ухаживала за ним; затем пронесла на руках две мили¹⁴⁹ до Миттлхема и плакала – на самом деле плакала – у ног Эттли, говоря, что Харви – это всё, что у неё было, или чего она ожидала в этом мире, и Эттли должен вылечить его. Эттли, будучи по богатству, положению и темпераменту опекуном всех хромых собак, отложил всё ради этой сомнительной работы, и, как он утверждал, мисс Сичлифф фактически жила у него с тех пор.

– Она, конечно, уходила домой ночевать, – взорвался он, – но в остальное время была здесь безвылазно. Видит бог, я не привередлив, но это был скандал. Даже слуги… Три и четыре раза в день, а в промежутках-записки, чтобы узнать, как там зверёныш. Чёрт возьми, не смейтесь! И хочет послать мне цветы и золотых рыбок. Неужели я выгляжу так, будто мне нужны золотые рыбки? Вы двое не могли бы остановиться на минутку? (Мы с миссис Годфри цеплялись друг за друга в поисках поддержки.) – И это ведь не значит, что я был… был такой привлекательной личностью, не так ли?

Эттли пользуется большим доверием, доброй волей и привязанностью, чем большинство мужчин, ибо он тот редкий ангел, абсолютно бескорыстный холостяк, который доволен, что им управляют соперничающие синдикаты ревнивых друзей. Его положение казалось отчаянным, и я сказал ему об этом.

– В немедленном бегстве ваше единственное спасение, – таков был мой вердикт. – Я позабочусь об обеих ваших машинах, пока вас не будет, а вы можете прислать мне все тепличные фрукты.

– Но почему эта верблюдица гонит меня из собственного дома? – причитал он.

– О, прекратите! Прекратите! – всхлипнула миссис Годфри. – Вы оба ошибаетесь. Я признаю, что вы правы, но знаю, что вы не правы.

– Три и четыре раза в день, – сказал Эттли с ужасным выражением лица. – Я не тщеславен, но… Послушайте, Элла, надеюсь, я не чувствителен, но если вы хотите обратить это в шутку…

– Ой, замолчите! – почти закричала она. – Вы хоть на мгновение представляете, что друзья когда-нибудь выпустят Миттлхем из рук? Вполне согласна, что взрослой девушке неприлично приезжать в Миттлхем в любое время дня и ночи…

– Сказал же вам, что она по вечерам уходит домой, – проворчал Эттли.

– Особенно если по вечерам она уходит домой. О, но подумайте о том, какую жизнь она, должно быть, вела, Уилл!

–

Я в это не вмешиваюсь, только она должна оставить меня в покое.

– Возможно, она захочет подлатать вас и застраховать, – предположил я.

– Знаете, кто вы? – миссис Годфри повернулась ко мне с улыбкой, которой я боялся последнюю четверть века. – Вы славный, добрый, мудрый, собачий друг. Вы не знаете, каким мудрым и милым должны стать. Уилл послал Харви к вам, чтобы завершить выздоровление бедного ангела. Вы всё знаете о собаках, иначе Уилл не сделал бы этого. Он написал ей об этом. Вы слишком далеко, чтобы она могла ежедневно навещать вас. Возможно, она будет заходить два или три раза в неделю и писать в другие дни. Но не имеет значения, чем она займётся, потому что Миттлхем вам не принадлежит, разве не понимаете?

Я сказал ей, что вполне понимаю.

– О, вы справитесь с этим через несколько дней, – возразила миссис Годфри. – Вы великодушный, ответственный друг пса, который…

– Сначала он и на меня так смотрел, – сказал Эттли с заметной дрожью, – но через некоторое время бросил. Это только потому, что вы для него новичок.

– Но чёрт бы вас побрал! Этот упырь… – начал было я.

– А когда он совсем выздоровеет, вы отправите пса прямо к ней с любовью, и она подарит вам хорошенькую четырёххвостую золотую рыбку, – сказала миссис Годфри, вставая. – Всё улажено. Машину, пожалуйста. Мы вместе едем в Брайтон¹⁵⁰ отобедать.

Они умчались прежде, чем я успел сделать шаг, поэтому я сказал псу Харви, что думаю о них и его хозяйке. Он так и не сдвинулся с места, но уставился на меня пристальным косым взглядом, глаза в глаза. Малахия подошёл, проводив сестру, и издали посоветовал мне утопить эту тварь и снова общаться с джентльменами. Но пёс Харви даже не навострил своего свисшего уха.

И так продолжалось до тех пор, пока он был со мной. Там, где я сидел, он сидел и смотрел; там, где шёл. он шёл пялом, чопопно склонив голову на олно плечо в одноствольном созерцании меня. Он никогда не высовывал язык, никогда не приближался для ласки, редко позволял мне сделать шаг в одиночестве. И, к моему изумлению, Малахия, который не позволял чужаку жить у нас во вратах¹⁵¹, увидел, как этот измождённый, растущий зеленоглазый дьявол без единого стона выгнал его с моей службы и из компании. Действительно, можно было бы сказать, что ситуация его заинтересовала, потому что он встречал нас, возвращающихся вместе с мрачных прогулок, и попеременно смотрел на Харви и на меня с тем же трепетным интересом, который проявлял у входа в крысиную нору. Вне этих проверок Малахия замкнулся в себе, как это может сделать только собака или женщина.

Мисс Сичлифф пришла через несколько дней (к счастью, меня не было дома) с какой-то замысловатой историей об оплате звонков по соседству. На следующий день она прислала мне благодарственную записку. Я читал её, когда вошли Харви и Малахия и, как обычно, заняли позиции: Харви приблизился, чтобы посмотреть на меня, Малахия наполовину спрятался под диван, наблюдая за нами обоими. Из любопытства я ответил на пристальный взгляд Харви, затем положил его кривобокую голову на колено и несколько минут смотрел псу в глаза. Теперь в глазах Малахии я могу в любой час увидеть всё, что есть в нормальной славной собаке, испещрённой здесь и там той напряженной половинчатой душой, какую человеческая любовь и общение добавили к её природе. Но у Харви взгляд был прикован, как у измученного человека. Только заглянув в самые его глубины, можно было разглядеть дух настоящего животного, затуманенный и съежившийся под каким-то несправедливым бременем.