Собачий бог
Шрифт:
– Здорово, – сказала Алёнка. – Стой. У нас к тебе дело есть.
– Ко мне? – удивился Рупь-Пятнадцать.
– К тебе, к тебе, – нетерпеливо повторила Аленка. – Ты слышал, что опять облава на собак будет?
– Нет.
– А что губернатора собаки загрызли – слышал?
– Да говорили вроде что-то…
– Значит, опять собак ловить будут, – понял?
– Понял, – кивнул Рупь-Пятнадцать. – Только не понял, я-то тут при чем?
– А ты нам помочь можешь. К вам ведь милиция не ходит?
– Да не видал пока.
– Ну вот, значит, цыганских собак не тронут.
Рупь-Пятнадцать
– Так вам что – собаку надо спрятать, что ли?
– Догадливый, – проворчал Андрей. Он стоял боком и участия в беседе старался не принимать.
– Собаку. Тарзана нашего, – сказала Аленка.
– А! Знаю я вашего Тарзана. Так его ж в лес увезли?
– А он вернулся! – Аленка рассердилась на себя – из глаз едва не брызнули слезы. Она даже топнула ногой.
– Ну, так какой базар! Спрячу.
– Где?
– Ну, у цыган и спрячу. Алёшку попрошу – цыганенка ихнего. Он паренёк добрый, надежный. Не продаст.
– А где он его спрячет?
Рупь-Пятнадцать снова присвистнул – на этот раз не без самодовольства.
– Да у них двор какой – видела? Как три ваших. Они ж две развалюхи соседние купили, и один участок сделали. А там сараев, стаек, погребов – немерено. У них и тайные норы выкопаны. Они там деньги хранят и разное барахло, которое наркоманы приносят – телевизоры там, видики, камеры, – ну, всю такую халабуду. За дозу все тащат. Даже мамкины шубы.
Рупь-Пятнадцать и дальше продолжал бы говорить, но Аленка внезапно погрозила ему пальцем. Рупь-Пятнадцать мгновенно закрыл рот.
Мимо них, пошатываясь, прошел прохожий, – бывший военный, который жил в самом конце переулка, почти у самого переезда.
Когда он скрылся в конце переулка, Рупь-Пятнадцать нагнулся к Аленке и они начали шептаться.
– Завтра в садик пойдешь, – сказала неожиданно баба, когда Аленка вернулась.
– Почему? – удивилась Аленка.
– А хватит дома сидеть. И так почти три недели просидела.
– Я же болела.
– Что болела – это ладно. А теперь не болеешь. С ребятишками там хоть поиграешь, а то все с бабой да с Андреем, женихом своим. Да ещё с собакой вот…
Аленка чуть не расплакалась. Нахмурясь, сидела за столом. Неохотно грызла карамельку.
По радио начали передавать новые распоряжения председателя комиссии по ЧС Густых. Баба сделала погромче.
– В целях безопасности, – говорил диктор, – распоряжением комиссии по ЧС на весь период чрезвычайного положения в лечебных учреждениях всех видов собственности, детских дошкольных учреждениях, учреждениях образования вводится карантин. На время карантина детям до 14 лет запрещено появляться на улице после пяти часов вечера без сопровождения взрослых. Взрослым – после одиннадцати часов. В городе организовано круглосуточное патрулирование, особенно в отдаленных районах. Патрули будут усилены за счет спецподразделений УФСБ, УВД, УИНа, Службы судебных приставов, налоговой полиции, воинских частей Томского гарнизона. Все здания государственной власти, промышленные объекты, вокзалы и другие общественно значимые, или представляющие
– Ур-ра, я в садик не пойду!! – закричала Аленка и бросилась обнимать бабу.
Ночью, когда Аленка уже спала, баба тихонько вошла к ней в комнатку. Постояла, подперев щеку рукой и глядя на спящую. Поправила одеяло. Еще постояла. Потом вытерла слезу и тихо вернулась на кухню.
В четыре часа утра в окно стукнули. Аленка уже не спала – ждала.
Был самый темный, мертвый час суток. Аленка тихо оделась, вышла на кухню, ощупью пробралась к двери. Открывала ее долго-долго, сантиметр за сантиметром, боясь, что дверь скрипнет.
Не скрипнула. Так же осторожно Аленка прикрыла её, прислушиваясь к мерному похрапыванию бабы. В сенях накинула куртку, влезла в валенки и вышла во двор. В переулке, за палисадником, маячила высокая тощая фигура. Это был цыганенок Алешка, паренек лет тринадцати. На нем была модная легкая куртка, распахнутая на груди, джинсы заправлены в красные полусапожки на каблуке. Непокрытая курчавая голова серебрилась в свете дальнего фонаря.
Аленка, боясь скрипнуть, медленно приоткрыла железные ворота.
– Где собака? – без предисловий спросил Алешка.
– Сейчас приведу, подожди!
Аленка побежала в стайку. Тарзан сразу же проснулся, хотел тявкнуть, но Аленка сжала ему челюсти, зашипела в ухо:
– Тихо! Ни звука, понял? Сейчас пойдешь с Алешкой и спрячешься, где он велит. И молчи, молчи! А то я тебе пасть тряпкой замотаю.
Тарзан глядел умными глазами, слушал, приподняв одно ухо.
– Я тебя потом заберу. Понял? Жди, я заберу!
Она надела ошейник, взялась за него, и повела Тарзана к воротам. Тарзан заупрямился было, но Аленка шикнула на него, и он смирился.
Алешку Тарзан сразу признал, и даже позволил ему почесать себя за ухом.
Втроем они двинулись по переулку, держась обочины, к цыганскому дому.
В доме в одном из окон горел свет. Алешка сказал:
– Ну, давайте, попрощайтесь. Я его так укрою – никто не узнает, даже отец.
– Иди с Алешкой, Тарзан! – сказала Аленка, чмокнула собаку в лоб. – Слушайся его. Он теперь твой хозяин. Иди! А я тебя скоро заберу. Жди.
Эти слова подействовали магически. Тарзан позволил Алешке взять себя за ошейник и увести. В воротах пес обернулся, бросил прощальный взгляд на Аленку, издал непонятный короткий звук.
Ворота закрылись; было слышно, как Алешка запирает многочисленные замки и задвигает засов.
И стало тихо. Мертво и тихо.
Спало все вокруг – дома, деревья, и даже звезды.
Аленка постояла еще, пока холод не пробрал ее до самых костей, повернулась. И быстро пошла домой.
Вошла без скрипа, разделась в темноте, юркнула в остывшую постель.
И сама себе удивилась: надо же! А еще совсем недавно панически, до слез боялась одиночества и темноты!
И почти тут же уснула.