Собачий рай
Шрифт:
– Нет, конечно, нет… откуда? Зачем он мне? Его тут многие знали, он жил у них, потом квартиру где-то неподалеку снял, – пытаясь «заболтать» свой страх и ужас, бормотала себе под нос соседка.
Как позже выяснилось, соседку звали Ласкина Лариса Елисеевна.
Поддерживаемая под руки оперативником, она, наклонившись, опознала генерала и тут же выбежала во двор – судя по звукам, ее там же, у входа в баню, стошнило.
Приблизившись к трупу, Варвара Сергеевна первым делом поглядела на тяжелый золотой
Тот глаз генерала, что меньше был изуродован кровоподтеками, застыл, будто издеваясь, немым вопросом: «Ну что, майор, не ожидала?!»
Такого – не ожидала.
Такого если и ожидали, то в лихие, давно канувшие в Лету жестокие девяностые – не просто убийство, а убийство с предварительным жестоким истязанием.
Выходит, вчерашнее скверное предчувствие не обмануло…
– Огнестрел с гемопневмотораксом, – отойдя от трупа, машинально сказала она вслух. – Стреляли с расстояния полтора-два метра. Вероятно, пытали, раз так отделали.
– Вы врач? – без особого интереса уточнил продолжавший осматривать труп грушевидный.
– Майор МВД. На пенсии.
– А что же молчали-то, коллега?
«Старая девушка» подошла и протянула ей свою тонкую, сухую, украшенную скромным обручальным кольцом руку.
– Я видела покойного один раз. Это было вчера. Он представился мне генералом МВД в отставке Поляковым. Его душевное состояние показалось мне странным. Он был бос, вышел из леса. Мы поговорили недолго, и я пошла э… с сыном хорошей знакомой, который временно проживает со мной, к себе в дом, – стараясь сэкономить свое и чужое время, пояснила Варвара Сергеевна, прежде чем сотрудники приступили к бумажной волоките.
– Нет, он не был пьян.
– Нет, он не был агрессивен.
– Нет, он не просил о помощи. – Ответив на этот вопрос, она невольно слукавила – на что-то же генерал вчера ей намекал!
Но следствие, как она прекрасно знала, пространные намеки и фразы «мне показалось» (по крайней мере на этом этапе) не интересовали.
Как только она и Ласкина подписали необходимые бумаги, сотрудники Следственного комитета их отпустили.
«Старая девушка», сдержанно улыбнувшись, поблагодарила за помощь. Грушевидный и кудрявый, то и дело отвечая на звонки, продолжали осматривать в рамках следственных действий труп и помещение, а капитанша продолжала писать.
До дома Ласкиной шли молча.
Переступив порог, соседка, сразу перейдя на «ты», дрожащим от переполнявших ее чувств голосом, предложила:
– Давай по пятьдесят? Коньяк есть приличный. Меня Лариса зовут.
– Варвара. От коньяка не откажусь. Если не слишком хлопотно, лучше с кофе.
Перед тем как пройти на кухню, заглянули в комнату к детям.
Жора сидел на полу и был занят рисованием.
Наташа, вовлеченная в процесс, смотрела на мальчика с высоты своего кресла и, сдержанно улыбаясь, давала советы.
Уходить
Взяв чашки с кофе и коньяком, новоиспеченные приятельницы поневоле вышли во двор.
Папиросы остались в доме, и Самоварова попросила Ларису стрельнуть для нее у дочери сигарету.
Расположились на лавочке в палисаднике.
– Жесть какая! Просто пиздец… – отхлебнув из чашки, с интонацией Наташи выпалила соседка.
Ее все еще ошалевший иступленный взгляд бесцельно блуждал по цветущему саду.
– Ну, у тебя, подруга, и выдержка… – покосилась она на Самоварову.
Варвара Сергеевна поняла, что Лариса, пребывая в состоянии шока, прослушала часть ее разговора со следственной группой.
– Я в прошлом следователь. Еще и не такое приходилось видеть, – добавила она сомнительный для нынешнего состояния соседки аргумент.
– Жуть… И что, часто подобное видела? И как после этого спала?! Боюсь, не усну сегодня.
– Сначала молодая была. У молодых психика быстро адаптируется. А потом… потом просто привыкаешь.
– Не говори Наташе, что его… прямо вот так… Я скажу ей, что он просто умер… Например, от сердечного приступа, как его жена Марта… Наташа у меня девочка крайне впечатлительная.
– Она не девочка, а взрослая женщина.
Выпалив это не думая, Самоварова тут же вспомнила про Аньку и, будто дело касалось кого-то другого, отметила, что, по сути, ее отношения с дочерью мало чем отличаются от подавляюще-опекающих отношений Ларисы и Наташи.
Чувство вины часто присуще родителю любого, хоть больного, хоть здорового ребенка. Дети незаметно вырастают, а чувство это, разрушительное для обеих сторон, остается и заставляет тащить на себе лишнюю ношу, тем самым лишая и родителя, и взрослого ребенка возможности здоровой коммуникации.
Ох, если бы она когда-то сумела проявить волю и очертить границы, если бы сумела привить дочери безусловное уважение к себе и своей другой – той, где она не «наседка», но личность, – жизни, сейчас в лице дочери у нее был бы надежный друг и ей не приходилось бы мучиться неясной виной за свое пусть и спорное, но, по совести, разумное решение помочь чужому ребенку…
С другой стороны, эти же самые «здоровые границы», возможно, ограничили бы родительскую любовь – пусть жертвенную, но чистую и безусловную, такую, какую можно испытывать только к собственному чаду.
– Расскажи мне про Поляковых.
Сигарета была совсем невкусной, будто с привкусом формалина.
– Марта умерла в начале мая… И сразу стало тихо. Так тихо, что даже страшно.
Отставив чашку, еще не пришедшая в себя от пережитого Лариса начала слегка раскачиваться вперед-назад.
– «Под небом голубым, есть город золотой…» – глядя в одну точку перед собой, пропела она. – Знаешь, они, наверное, любили друг друга. Мне-то не понять, у меня мужиков лет двадцать не было. Я давно живу ради Наташи.