Собачья площадка

Голубев Игорь

— А как же тогда разделятся хозяева? — задал вопрос гигант с карликовым пуделем, он стащил куртку и продемонстрировал бицепсы. — Я ж в основных должен быть. Но у меня пудель, а у неё боксер. У меня во-о-о. А у неё во, — намекая на разницу между его торсом и её неразвитой женской грудью, показал гигант.

— Это дискриминация по половому признаку, а не по собачьему! — выкрикнула женщина, и боксер заворчал на мужика, доказывая тем самым, что не в бицепсах дело, видали мы таких с хозяйкой.

Назревала ссора не только среди хозяев, но и среди их питомцев.

— Хозяева, естественно,

будут приписаны к своим псам, — как о само собой разумеющемся доложил Бубнов.

Ничего не понявшие в дипломатических хитросплетениях собаки вразброд одобрили постановление лаем.

— А для меня это не естественно, мы с Модестом никогда последними не были и не будем. И если хотите, у карликового пуделя одни из самых острых зубов, — возмутился гигант и начал успокаивать пса, пискляво заливающегося от возмущения.

Недовольный ропот и лай усиливались… Собравшимся, честно говоря, было плевать на бредни оратора о структуре собачьего войска. Просто хозяева не могли пережить такого пренебрежения к любимцам, тем более многие на себе испытали их возможности.

Бубнов только сейчас заметил свою непростительную ошибку.

Большая половина присутствующих склонилась в три погибели, успокаивая четвероногих друзей, не желавших быть ни резервными, ни вспомогательными. К тому же хозяева разделяли их недовольство. А он-то целый день в библиотеке просидел, выписки делал… Цезарь. Брут. Тьфу.

Бубнов искренне обиделся.

Что он несет? Какой резерв? Ольга Максимовна молила Бога, чтобы подполковник не начал излагать свою знаменитую теорию, как это однажды случилось с ней, когда их вместе застукал дождь на троллейбусной остановке.

— Что он несет? — так и спросила она у Погера. — Он с вами согласовал?

— Не имел ни малейшего понятия, драгоценная Ольга Максимовна. Будет бунт.

Продавщица Маша, та, которая стала последней каплей, воспринимала все более здраво. Она жила за кольцевой. Или там воздух здоровее? Или у неё мозги устроены не как у городских, но громадье планов этих людей прежде всего напугало. Она не хотела, чтобы ей и её собакой кто-то двигал в общей массе.

Зато Хорек увидел в этом полустихийном движении масс серьезную угрозу. Пока они размазывают сопли со схемами, ещё ничего, но ведь люди очнутся, и что тогда? Тогда они разобьются на тройки и пары, устроят дежурства, и прости-прощай подъезд, уютное место под трубами, вообще прощай пустырь…

— Нет ре-зе-рву, нет ре-зе-рву, — начали дружно скандировать владельцы мелочовки.

Возмущение, охватившее большую часть толпы, было настолько искренним, что Погеру стало дурно.

— Да сделайте же что-нибудь…

Ольга Максимовна искала глазами в толпе народа спасителя Валеру. К его мнению всегда прислушивались. Признанный авторитет.

— Не допустим дискриминации, — неистово орал Хорек из задних рядов, стараясь внести как можно больше хаоса. Он бы и в милицию позвонил. Приехали и не разобравшись разогнали за милую душу как несанкционированных. Второй раз вряд ли соберутся.

— Даешь основной состав, — кричал качок. — У меня собаку потравили чернозадые. Но были и другие мнения…

— Вот вам, выкусите, — голосил, подняв характерно согнутую в локте руку со сжатыми в кулак

пальцами, хилый мужичонка с огромным гавкающим сенбернаром. — Правильно сказал военный, нечего под ногами путаться… Нас в авангард, остальных в обоз.

Ответом послужил одобрительный гул владельцев крупных собак и солидный лай их питомцев.

Паноптикум, Кунсткамера, подумал адвокат, сумасшедшее поколение. Надо было что-то предпринимать, иначе… Что иначе? Вслух же сказал Ольге Максимовне совсем другое.

— Ну кто просил этого болвана разделять собравшихся по собачьим признакам. Милитарист какой-то. Мало ему бока намяли, вероятно, ещё и голову застудил в холодной воде. Вроде начал неплохо, а куда занесло. Другим теперь исправлять.

Ольга Максимовна отчаянно жестикулировала Валерию, но тот или не замечал её призыва выступить, или не хотел. Господи, хоть бы этот с мастифом появился. Она искала и не могла найти Иванова. Он стоял, отступив на несколько метров от основной массы. Ждал, когда созреет момент. Главное, правильно оценить ситуацию. Нет ничего хуже недожаренного, недоваренного, недошедшего до кондиции.

Несколько здравомыслящих ушли по-английски. Адвокат заметил их афронт. Ушла от греха подальше и Маша, с которой все началось.

— Господа, прошу тишины, — взялся Погер, решившись наконец выступить.

Однако крики и лай не прекращались.

Бубнов стоял густо-красный и беспомощно разводил руками. У него случился спазм в горле. Не со страху. От нервов.

И тут произошло то, что по логике вещей должно было произойти неминуемо и давно.

Иванов под общий гвалт и неразбериху, возникшую между собаками и хозяевами, выбрался к столу и терпеливо ждал, когда улягутся страсти. Его мастиф сделал два раза «гаф-гаф», и тишина повисла над собранием.

— Я вот что хочу вам сказать, господа-товарищи. Еще недавно сам был «безлошадным», и все вы меня презирали… Ну, не презирали, а просто не замечали. Тем не менее я наравне с вами подвергал свою жизнь опасности, идя домой со станции. Может, чуть больше. Хотя карликовый пинчер или болонка весьма ненадежная защита. Моя жена делает крюк на работу, едет троллейбусом, чтобы только не наткнуться на пьяных бомжей, патлатую шпану или бездомных собак с территории госпиталя. Этому надо положить конец. И мы это сделаем. Мы пометим нашу территорию. И в этом нам помогут… Угадайте кто? Правильно. Это не развлечение. Не игра в войну. Мы объявим настоящую войну всей грязи, что пытается ворваться в нашу жизнь. Вы знаете, о чем я говорю. Когда взрывались дома в Москве и других городах, разве смогли официальные власти что-то противопоставить террористам? Нет. Но когда люди сами встали на свою защиту, ситуация изменилась…

Он готовился к речи несколько дней. Практически все время, как узнал о собрании. Предвидел нечто подобное произошедшему и бил наверняка, когда все будут сыты демагогией и беспочвенными фантазиями. Беззастенчиво передергивал с террористами и опасностью, исходящей отовсюду, но люди устали. Устали смотреть телевизор с катастрофами, скандалами недели. А он… Он вселял надежду. Маленький — и никто не замечал роста, визгливый — и никто не замечал голоса, наглый лгун — а никто не хотел знать правды.