Собачья весна

Казалось, тело как-то ссохлось, съежилось от утреннего весеннего холода и с этим ничего нельзя было поделать. Если будет теплый день — согреюсь, если нет — придется терпеть так, греть руки в карманах. До края берега оставалось шагов десять, я представил себе воду, которую сейчас увижу и которая три-четыре недели назад была льдом, и меня каким-то зигзагом пробила, изогнула дрожь. К воде, к Серегиной резиновой лодке, я спустился именно в таком согнутом, дрожащем состоянии, вцепившись в удочки, в место, согретое рукой.

— Ну, едем? — Спросил Серега. Он уже согрелся, накачивая лодку и теперь в расслабленной

— Едем. — И мы полезли в лодку. Я задрал удилища вверх, чтобы они не мешали грести и обнялся с ними — мне казалось, что чем плотнее я сожмусь, тем больше тепла во мне сохранится.

— А я уже согрелся, — сообщил Серега, рассовывая что-то по карманам, — сейчас привыкнешь, тоже согреешься.

Хотя мы не гребли, лодку потихоньку оттаскивало от берега течением. Мы плавно продвигались, просачивались сквозь клубы тумана вниз, к мосту, туда, где косые лучи уже пали на воду. Наконец, Серега взялся за весла и лодка пошла быстрее.

На минуту я забыл о холоде и осмотрелся по сторонам. Казалось бы, я уже столько раз видел все эти кусты и деревья на берегах, эту воду, солнце и туман, что можно привыкнуть и плыть спокойно к цели — к песчаной косе ниже моста, но нет, глаза все время разгадывают что-то, какую-то загадку, таинство в природе — в клубящемся тумане, в спадающем весеннем разливе, в колышущемся в воде кусте тальника, пытаются открыть в этом какую-то неведомую гармонию. Что правый, что левый берег из конца в конец, что вода — все должно быть так и никак иначе! Каждая ветка, каждый куст, каждая прошлогодняя травинка, смытая половодьем и проносящаяся мимо нас, хороши по-своему, по отдельности, каждой своей клеточкой и все вместе, пронизанные теперь всемогущим солнцем.

Особенно приятно чувствовать все это, когда работает веслами кто-то другой.

— Нет! — Выдохнул вдруг Серега и перестал грести. — Я так не могу! Кранты рыбалке!

С места, где мы проплывали, был виден наш дом. От него по полузатопленной луговине мчался Кид — вислоухий потомок овчарки и эрдельтерьера, такой же бездельник и разгильдяй, как и мы с Серегой. На мгновение он исчез, скрывшись за высоким берегом, и вскоре мы увидели его в двадцати метрах ниже лодки. Он выбежал по небольшой ложбинке к воде, покрутил головой, понюхал воздух, увидел нас, чуть порыскал по берегу и бросился в воду.

— О-о-о… — Протянул Серега. Два самых важных рыбацких предмета — резиновая лодка и небольшая сетка принадлежали ему. И оба могли пострадать от Кида.

Серега достал сигарету и закурил. Неистово перебирая лапами, Кид приближался к лодке. Как только он ткнулся носом в борт, Серега показал ему кулак и сказал коротко:

— По мордасам!

Пес развернулся и стал плавать вокруг. Мой напарник взялся за весла и мы снова прибавили ходу.

Когда Кид немного поотстал, я вспомнил, как дрожал сам минут десять назад и подивился собачьему терпению и устойчивости к холоду. Все расстояние, которое нам предстояло проплыть, было около километра. Поскольку мы плыли по течению, по быстрой весенней воде, реальное расстояние, которое проплывет Кид, будет метров четыреста-пятьсот. Это с собачьей скоростью!

— Ты смотри! Не вылазит! — удивился Серега, — все, что-ли проплывет?

Меня вдруг взяла злоба на собачью дурь. Понимает ли он,

— Пошел домой! — я махнул на Кида удилищем. Тот болтанулся в воде, чуть изменив курс.

— Замерзнешь, дурак! Урод! Пошел! — я махал на него всем, что было в руках. Он увернулся пару раз от вероятных ударов и упрямо продолжал плыть за нами.

— Это не собака… Настоящей собаке скажешь сидеть, она — сидит, скажешь домой — она — домой, а это… — прокомментировал Серега.

— Ну, терпи тогда. — Я прекратил попытки прогнать пса домой. Да я с самого начала знал, что они бесполезны.

Просидев полгода в городской квартире, Кид рвался на волю как мог. Вчера он обнюхал весь деревенский дом, участок, соседскую козу, и то, что его не взяли сегодня на рыбалку, было для него сущим наказанием. Как только кто-то из оставшихся дома открыл наружную дверь, Кид рванулся за нами (а мы тоже полгода сидели в городе), и что для него теперь такое холодная вода?

Мы поменялись с Серегой: я сел за весла, он взял удочки. Уже показалась нужная нам коса.

Мы сплавились вдоль нее и зашли в небольшую, чуть больше лодки, бухточку под ней. Здесь Серега выложил снасти под берег, снова взялся за весла и мы поехали проверять сеть.

В это время Кид вылез на косу со стороны реки, отряхнулся, и стал бегать по берегу, обнюхивая кусты — вот к чему он готовился всю зиму.

Сеть была недалеко. Вчера вечером мы поставили ее примерно посередине входа на нерестилище, между кустами, вниз от косы. Сеть стал выбирать я — мы с Серегой всегда так делаем. Попалось немного — пяток плотиц и пара окуней — места, чтобы прошла остальная рыба, было достаточно. Когда я освобождал последнюю плотву от ячеек, из-под носа лодки выплыл Кид и направился прямиком в сетку.

— Я знал! Я знал! — Как бы плохо Серега не относился к собаке, смешно было даже ему. Кид увяз когтями в сети и не понимал, что его держит. Он с деловым, сосредоточенным видом пытался держать первоначальный курс и эта собачья серьезность заставила нас забыть о снасти и засмеяться.

— Рву — сказал я.

— Что же делать, рви, — Серега замахнулся на Кида: — У, дурень, надо дать тебе по мордасам, чтоб понял!

Я выдрал из сетки сначала плотицу — она уже была у меня в руке, а потом подтащил к себе Кида и порвал сеть на нем. Не успел Кид освободиться, как Серега огрел его пластмассовым веслом и добавил к шлепку:

— Рви сетки-то, рви!

В этот момент я поднял сеть. В новенькой, впервые опробованной сетке красовалась дыра в половину квадратного метра.

— Убить мало! Убить! — сказал Серега. Однако по интонации было ясно, что никто никого убивать не будет, и что Серега в чем-то даже доволен происшедшим. Мы оставили сеть до конца рыбалки и поехали ставить донки.

Настоящей донной ловлей способ, которым мы собирались ловить, назвать нельзя. Серега подсмотрел его у одного местного мужика прошлой весной. Пользуются им в основном в эту пору, на спадающем половодье, на песках, во время хода рыбы. Берут обыкновенную поплавочную удочку, поплавок задирают вверх, на полметра — метр от кончика удилища, грузило утяжеляется, чтобы его не отрывало ото дна течением. При забросе леска натягивается течением, насадка болтается у дна, а поклевка видна по резким броскам поплавка.