Собака Баскервилей. Острие булавки (сборник)

Дойл Артур Конан

Далее, прежде чем мы перейдем ко второму человеку, обратите внимание на ту характерную черту, которая отличает его от первого. Вы сказали, что второй человек не только выглядел оборванцем, но и сильно зарос, его щетина почти превратилась в бороду. Разумеется, всем нам приходилось видеть бедных актеров, актеров-пьяниц, безвестных актеров, но небритый актер, если даже он не выступает, а только ищет работу, – это что-то невообразимое. С другой стороны, бритье – это то, от чего первым делом отказывается джентльмен или чудаковатый богач, решив податься во все нелегкие. А у нас есть все основания подозревать, что с вашим другом-миллионером именно это и произошло. Об этом свидетельствует его письмо. Однако полное пренебрежение своим внешним видом – не единственная причина, по которой он выглядел таким жалким и опустившимся. Разве вы еще не поняли, что этот человек был в бегах? Именно поэтому он не поехал в свою гостиницу, и даже его личный секретарь не видел своего патрона несколько недель. Да, он был миллионером, но он не хотел, чтобы по нему было видно, что он миллионер. Вы читали «Женщину в белом» Уилки Коллинза? Помните, как привыкший к роскоши великолепный граф Фоско, скрывавшийся от тайного общества, когда

его нашли мертвым с порезами на руке, был в синей блузе обычного французского рабочего? Теперь давайте ненадолго вернемся к поведению этих двоих. Вы видели, что первый человек был спокоен и собран, и вы сказали себе: «Это невинная жертва», забыв при этом, что письмо, написанное невинной жертвой, вовсе не было спокойным. Я же, услышав, что он был спокоен и собран, сказал себе: «Это убийца». Как иначе он мог себя вести? Он знал, на что идет. Он уже давно решился на это, и если у него и были какие-то сомнения или угрызения совести, он поборол их еще до того, как появился на пирсе… В его случае можно сказать: вышел на сцену. И вряд ли он испытывал волнение перед этим выходом. Он не вынимал пистолет и не размахивал им – зачем? До той секунды, пока он не понадобился, пистолет оставался в кармане. Очень может быть, что и стрелял он из кармана. Второй выхватил пистолет, потому что ужасно нервничал, скорее всего, ему даже раньше никогда не приходилось держать в руках оружие. Поэтому же он и вращал глазами. Мне особенно запомнилось, что вы в своем рассказе упомянули, будто он якобы закатил глаза. На самом деле он просто косился по сторонам и оглядывался. В действительности этот человек был жертвой, а не преследователем. Но, раз вы первым увидели первого человека, вам, естественно, показалось, что второй крадется за ним. С точки зрения математики или механики, они оба преследовали друг друга… Совсем как вот эти.

– Кто эти? – удивленно спросил детектив.

– Ну как же, вот эти! – воскликнул отец Браун и хлопнул по игральному автомату нелепой деревянной лопаткой, которую так и не выпустил из рук все то время, пока решались страшные загадки и разгадывались кровавые тайны. – Эти маленькие механические фигурки, которые преследуют друг друга и будут преследовать вечно. Давайте назовем их мистер Синий и мистер Красный по цвету их одежды. Начиная игру, я случайно выбрал мистера Синего, и дети, которые были рядом со мной, сказали, что мистер Красный гонится за ним, но все было бы наоборот, начни я играть мистером Красным.

– Да, я начинаю понимать, – протянул Магглтон. – Все остальное тоже укладывается в эту версию. К тому же родовое сходство оказалось палкой о двух концах – из-за него никто из служителей пирса не видел, как он оттуда уходил…

– А никто и не пытался его увидеть, – добавил священник. – Никто ведь не сказал им, что следует присматриваться к спокойному, гладко выбритому джентльмену в каракулевом пальто. Вся тайна его исчезновения вращалась вокруг вашего описания здоровяка в шарфе. Но истина очень проста: актер в каракулевом пальто убил миллионера в красном шарфе. Теперь тело несчастного лежит на берегу. Это как синяя и красная фигурки. И только потому, что одну из них вы увидели раньше другой, вы ошиблись и неправильно определили, кто из них был красным от жажды мести, а кто посинел от страха.

Тут двое или трое ребятишек, что-то не поделив, устроили возню на песке, священник призывно махнул им лопаткой, подзывая, и выразительно постучал по игровому автомату. Магглтон догадался: он это сделал, чтобы они ненароком не наткнулись на страшную, мокрую, оплетенную сетью груду у воды.

– Придется расстаться еще с одним пенни, – сказал отец Браун, – а после можно будет идти домой пить чай. Знаете, Дорис, мне ужасно нравятся эти крутящиеся игры, которые все кружатся, кружатся, как хоровод. В конце концов, ведь по замыслу Творца все солнца и все звезды тоже водят вечный хоровод. Ну а другие игры, в которых кто-то кого-то должен догнать, где бегуны – соперники и идут рядом, норовя обогнать друг друга… Что ж, случаются вещи и похуже. Мне бы очень хотелось думать, что мистер Красный и мистер Синий так и будут весело прыгать друг за дружкой, свободные и равные, и никогда не сделают друг другу ничего плохого. «Любовник преданный, вовек, вовек тебе не целовать…» И не убить! Счастливый мистер Красный!

Он не изменится, хоть ты не знаешь утоленья.Всегда тебе скакать, ему же Синим оставаться. [36]

Выразительно прочитав эти странные строки из Китса, отец Браун сунул деревянную лопатку под мышку и, взяв за руки двух-трех ребятишек, с важным видом повел их пить чай.

По-быстрому

Поразительная история о двух странных гостях еще помнится на той части суссекского побережья, где большая спокойная гостиница под названием «Майское дерево и венок» выходит фасадом в сад, примыкающий к морскому пляжу. В то солнечное утро две фигуры в причудливых одеяниях нарушили покой этого умиротворенного места. Одна из них, освещенная ярким солнцем, не осталась незамеченной, пожалуй, всеми, кто был на берегу, и причина тому – блестящий зеленый тюрбан, обрамлявший коричневое лицо с черной как смоль бородой. Однако вторая фигура могла кое-кому показаться еще более странной и нелепой, поскольку голову этого человека венчала мягкая черная шляпа священника, и у него были светло-рыжие усы и настоящая львиная грива волос того же цвета. Второго и до этого частенько видели на песчаном пляже, где он предавался молитвам или проводил службы общества Оркестр Надежды о вреде алкоголизма для молодежи, при этом не выпуская из рук маленькой деревянной лопатки, но чтобы он входил в гостиничный бар, было делом неслыханным. Прибытие этих необычных господ ознаменовало развязку нашей истории, но не ее начало, и для того, чтобы пролить свет на все хитросплетения этой загадки, лучше начать с самого начала.

36

Измененные строки из «Оды к греческой вазе» Джона

Китса. В действительности у автора: «Любовник смелый…», «Счастливые деревья», «Ей не увясть, хоть ты не знаешь утоленья. Всегда тебе ее любить, а ей невинною остаться».

За полчаса до того, как две столь приметные фигуры вошли в гостиницу, обратив на себя взгляды всех, кто был поблизости, две другие, очень неприметные фигуры вошли туда же, оставшись совершенно незамеченными. Один, рослый, крепкий и достаточно красивый мужчина, обладал тем не менее даром занимать очень мало пространства, он словно все время оставался в тени, и лишь самый внимательный осмотр его ботинок мог подсказать, что это инспектор полиции в штатском и, надо сказать, в очень простом штатском. Второго, вовсе непримечательного маленького человечка, тоже в простой одежде, только в церковном облачении, никто и никогда не видел, читающим проповеди на берегу.

Эти двое путников тоже оказались в просторной курительной комнате с баром, куда их привели причины, определившие ход событий того трагического дня. Нужно пояснить, что в то время в уважаемой гостинице под названием «Майское дерево и венок» шел ремонт, хотя некоторые ее постояльцы в этом «преображении» склонны были видеть «обезображивание». Именно такого мнения придерживался местный брюзга мистер Рэггли, взбалмошный старик, имевший привычку заказывать вишневую наливку, садиться в углу и начинать ругаться на чем свет стоит. Как бы то ни было, из гостиницы убрали все, напоминавшее о том, что когда-то это был английский трактир, и теперь ярд за ярдом, комната за комнатой, она стремительно превращалась в нечто, похожее на бутафорский дворец левантийского ростовщика из какого-то американского фильма. Пока что единственным местом, где отделочные работы закончились и где посетители все еще чувствовали себя уютно, являлся этот просторный зал, куда можно было попасть прямиком из холла. Раньше он носил гордое название «распивочная», теперь же загадочно именовался «бар-салон» и был «отделан» в азиатском стиле. Восточный дух ощущался здесь повсюду. Там, где раньше на крючках висели ружье, картины из охотничьей жизни и в стеклянном ящике стояло чучело рыбы, теперь красовались складки восточных занавесей, изогнутые кинжалы, тальвары и ятаганы, словно все это заранее было приготовлено для появления господина в тюрбане. В действительности же, всех, кто появлялся в гостинице, сгоняли в этот приведенный в порядок и украшенный «салон», поскольку в остальных предназначенных для приема гостей помещениях все еще шел ремонт. Возможно, по той же причине даже эти немногочисленные гости оставались в основном предоставленными самим себе – управляющие и другие служащие были почти все время заняты объяснениями со строителями, и общаться с посетителями им был недосуг. Так или иначе, двум путешественникам, которые прибыли первыми, пришлось битый час дожидаться обслуживания. В баре не было ни души, и через какое-то время инспектор, потеряв терпение, принялся трезвонить в звонок и колотить по стойке, но маленький священник в это время уже сидел на диване с таким видом, будто торопиться ему было совершенно некуда. Более того, его полицейский друг, повернув голову, увидел, что круглое лицо священника приобрело отстраненный вид, что, впрочем, случалось с ним не так уж редко. Через очки, напоминающие два лунных диска, он неотрывно смотрел на недавно украшенную стену.

– Может, вам дать пенни за ваши мысли? – вздохнув, произнес инспектор Гринвуд, отворачиваясь от стойки. – Больше, похоже, мои деньги никому не нужны. Это, кажется, единственное место во всем доме, где нет ни стремянок, ни свежей побелки. Зато тут даже некому кружку пива подать.

– О… Мои мысли не стоят пенни да и кружки пива тоже, – ответил клирик, принявшись протирать очки. – Не знаю почему… Просто я вдруг подумал, до чего легко здесь совершить убийство.

– Везет же вам, отец Браун, – улыбнулся инспектор. – Вы вот постоянно какие-то загадки раскрываете, убийц разоблачаете, а мы, бедные полицейские ищейки, только то и делаем, что сидим без дела и ждем, пока хоть какое-нибудь, хоть завалящее убийство перепадет и нам. Но почему вы решили, что… А, понимаю, вы смотрите на все эти турецкие кинжалы на стене. Здесь слишком много вещей, которыми можно кого-то убить, вы ведь об этом, верно? Но на обычной кухне их не меньше: разделочные ножи, кочерги, да что угодно. Убийца всегда найдет оружие.

Отец Браун, похоже, собрался с мыслями и несколько рассеянно кивнул в знак согласия.

– Убийство само по себе – штука нехитрая, – сказал инспектор Гринвуд. – Что может быть проще? Я вот мог бы убить вас хоть сейчас, и это было бы гораздо проще, чем получить выпивку в этом чертовом баре. Единственное, что есть сложным в убийстве, – это совершить его так, чтобы тебя не признали убийцей. Вся беда в скромности убийц, в их глупом нежелании признаваться в авторстве своих шедевров. Даже в комнате, доверху забитой кинжалами и саблями, они не станут убивать! – пожаловался инспектор. – И все эта странная навязчивая идея, что убивать надо, видите ли, так, чтобы никто не узнал, будто это твоих рук дело! Если бы не это, каждая лавка ножовщика была бы завалена горами трупов. И это, кстати, объясняет единственный вид убийства, который невозможно предотвратить. Правда, когда такое происходит, нас же, бедных полицейских, и обвиняют в том, что мы сидим сложа руки вместо того, чтобы работать. Когда сумасшедший убийца решает убить короля или президента, ему невозможно помешать. Нельзя заставить короля жить в погребе, и президента в сейф не спрячешь. Любой, кто не боится славы убийцы, может убить его. В таких случаях сумасшедший превращается в некое подобие мученика, человека, который живет по своим законам, что называется, не от мира сего. Настоящий фанатик может убить любого, кого захочет.

Прежде чем священник успел что-либо ответить, в зал ввалилась шумная компания коммивояжеров, веселых, как стая дельфинов, и один из них, самый большой и сияющий (с такой же большой и сияющей булавкой в галстуке), огласил комнату таким зычным гласом, что тут же, словно охотничья собака на свист хозяина, примчался бойкий услужливый управляющий, которого полицейскому в штатском так и не удалось вызвать.

– Тысяча извинений, мистер Джукс, – взволнованно улыбаясь, воскликнул управляющий с аккуратненьким напомаженным завитком волос на лбу. – У нас сейчас не хватает рук, так что приходится самому разрываться.