Собака и Волк
Шрифт:
— Да он, может, станет торговцем или землевладельцем, — успокоила мать Верания.
Грациллонию не сиделось. Он стоял в нескольких шагах от них, чтобы им, глядя на него, не приходилось задирать голову. Сложив на груди руки, ответил: — Боюсь, в любом случае его надо будет научить пользоваться оружием.
— Ну а если он станет священником, то не надо, — заметила Ровинда. Голос ее был грустным. С тех пор как умер муж, она стала чрезвычайно набожной, словно хотела восполнить недостаточность своего религиозного
Ее высказывание уничтожило веселое настроение Грациллония, к тому моменту уже подорванное. В такой профессии нет, разумеется, ничего плохого… вот и Корентин человек хороший, и Мартин был, в своем роде, человеком замечательным. Были бы способности… можно и епископом стать, и даже папой, оставить след в истории, и все же его сын-первенец…
Верания заметила недовольство мужа и сказала, обратившись к матери:
— Нет, думаю, это не для Марка. Ведь он такой живчик. Может, следующий ребенок пойдет по этому пути.
— Хорошо бы, — сказала Ровинда.
— М-м… но, может, это будет девочка.
— Тоже хорошо, — подхватил Грациллоний. Он хотел сильных сыновей, но и парочка новых Вераний осветила бы ему жизнь. Жена бросила ему ласковый взгляд, и он ей ответил тем же.
Веретено Ровинды перестало кружиться. Она уставилась в темное окно.
— Прости меня, Господи, — пробормотала она. — Женщины такие слабые.
— Я бы так не сказала, — возразила Верания. — Каждый раз, когда рожаем, мы идем на бой.
Перед мысленным взором Грациллония встали его королевы и их дочери… Юлия, Нимета. Что пришлось пережить Нимете в ту страшную ночь?
— Нам не по силам держать оружие, и мы не можем стать священниками, — спорила Ровинда.
Грациллоний откашлялся:
— Наша дочка сможет выйти замуж за человека, который ее защитит.
Верания улыбнулась:
— Вот я, например, вышла.
Грациллоний смягчился:
— Во всяком случае, я пытаюсь.
Быстрая вспышка темперамента, который Верания обычно сдерживала, вышла наружу:
— Мы сохраним то, что принадлежит нам!
— Господь до сих пор был добр к нам, — сказала Ровинда, — но, с другой стороны, нам и есть что терять. Не надо гордиться. Все наши упования — на Небеса.
Грациллоний не мог этого так оставить.
— Вот поэтому здесь, на земле, нам необходима кавалерия.
Ровинда покачала седеющей головой:
— Лучше было бы нам ее и вовсе не иметь. В какие все-таки ужасные времена мы живем.
Верания стала серьезной.
— Час между собакой и волком, — тихо сказала она.
— Что? — спросил Грациллоний. И тут же припомнил, что это галльское высказывание означало «сумерки». — Да, верно. Варвары — это волки, двуногие волки. Так что, если можно так выразиться, нам нужны сторожевые собаки. Да и гончие для охоты.
— Не так все просто,
— Отчего же? — развел он руками. — Послушай, я не хочу портить вечер. Ни с того ни с сего мы стали слишком серьезны. Я видел то, что делают варвары, и думаю, единственное, что с ними нужно сделать, — это уничтожать их, гнаться за ними, пока последние несколько человек не скроются в лесу, их породившем. Стилихон надеялся их приручить. Молю Бога, чтобы он прозрел!
— Они ведь тоже люди, — возразила Верания. Не в первый раз приходило ему в голову, что если бы у него была жена, ни в чем ему не возражающая, он бы заскучал. — Они смотрят на своих королей как на героев. И король этот отвечает за свой народ, заботится о его благополучии.
— Ха! Он думает лишь о своей славе и о добыче.
И тут Верания поставила его в тупик.
— А цивилизованные правители думают по-другому? Разве мы сами не произошли от диких кельтов? А ахейцы Гомера? Что думали о них троянцы?
— Ты хочешь сказать, что и мы такие же?
— Все мы грешники, — вмешалась Ровинда.
— Нет, разница есть, и большая, — сказала Верания. — Но дело не в крови. Как бы это выразить? Я пыталась, когда четыре года назад ты ушел сражаться со скоттами, и в конце концов придумала стихотворение.
— Давай послушаем, — заинтересовался Грациллоний.
Верания смутилась и опустила ресницы.
— Да так, ничего особенного. Всего несколько строк. Знаешь, я просто пыталась понять, почемуты пошел туда, ты, кого я люблю. Зачем ты рискуешь своей жизнью.
— Давай послушаем, — повторил Грациллоний. — Ну, пожалуйста.
— Ну, если ты настаиваешь. Дай-ка вспомнить.
…Отличишь ли ты Собаку от Волка?В этот момент в дверь громко застучали.
— Подожди, — сказал Грациллоний. — Кто-то пришел.
Он пошел к входной двери. По телу бегали взволнованные мурашки. Кто бы это? Пока не все улеглись спать, двет на засов не запирали. Если бы Саломон по какой-то причине пришел раньше, то просто вошел бы в дом, а если бы позже — то поднял бы привратника. Пожилой слуга, зевая, вышел из алькова.
Грациллоний открыл дверь. В дом ворвался холодный воздух. Полная луна освещала крыши домов. Блестел снег. Перед ним стоял человек в теплой тунике и плаще с капюшоном. Он был невысокого роста, кривоног; стало быть, кавалерист.
— Имперский курьер, — представился он устало. — У меня депеша для трибуна Грациллония. В гостинице сказали, что он живет здесь.
— Входите, — пригласил Грациллоний и провел его в атриум. Привратник закрыл за ним дверь. — Я трибун. Вы, видно, торопились.