Собака Кантерсельфа
Шрифт:
– Кесареву могли хорошо заплатить. С другой стороны Кесарев тоже врач, может, у него сокурсники в центре. Попросили об услуге.
– Я как-то вел дело о врачах, которые органы воровали для трансплантации, должен тебе признаться, врачи будут покруче уголовников, из них практически невозможно выбить информацию, и против коллег они никогда не идут.
– Врачебная мафия, час от часу не легче, – констатировал Шорохов.
16.
Сафа подставил лицо под лучи жарящему по – летнему солнцу. Он сидел на иссохшейся деревянной лавке с облупившейся краской
Сафа неоднократно ловил на себе пристальный взгляд, но, оборачиваясь, никого не видел. Возможно, у него начиналась паранойя-явление обыденное для вахтовиков, с тоской ожидающих гудка автобуса под своими окнами.
Лишь достигнув женского квартала, он перевел дух. Из всего города здесь в единственном районе соблюдался порядок, за которым блюли гаишники и спецмон.
Дело понятное, сами мужики, в квартале, где большее время проводишь со спущенными штанами, должны соблюдаться хоть видимые приличия.
Проходя мимо заброшенного детского сада с выбитыми окнами, он опять почувствовал чей-то враждебный взгляд и поспешил миновать это место. Тяжкий груз упал с души Сафы, когда он увидел пятиэтажку Марины с сидящей на лавочке у знакомого подъезда Маней. Дурочка выглядела нарядно. На ней было светлое платьишко и белые гольфы. Она узнала его, улыбнулась, отчего ее пухлое лицо стало круглым как каравай и слово "кавалер" произнесла, почти не коверкая. Марины дома не оказалось. Когда он спросил у Мани, куда она пошла, та опять заухмылялась и показала глазами, но так как глаза смотрели в разные стороны, ясного ответа на свой вопрос он так и не получил.
Он сходил к магазину, Марины не было и там, а когда вернулся, Мани у подъезда не было. Он позвал ее, потом Марину, но из окон никто даже не выглянул, здесь жили добропорядочные женщины, занимающиеся сексом лишь по физиологической необходимости, и им не нужны были чужие секреты.
Он вышел на непривычно пустынный Столичный проспект, на котором на видимом обозрении не наблюдалось даже проституток. Когда он вновь оказался у Марининого подъезда, Маня сидела на месте. Дурочка отсутствовала максимум четверть часа, но за этот промежуток времени с ней произошли жуткие перемены. В порванном на груди платье виднелась вся в синяках и царапинах грудь, безобразно расставленные ноги пересекали подсыхающие струйки. В багровых пятнах гольфы болтались на щиколотках.
– Кавалер, – просительно произнесла Маня.
– Узнал бы, кто это сделал, убил бы! – Сафа сжал кулаки.
– Так в чем же дело? – раздвинув кусты, показался, поигрывая кастетом, Какафон.
– Не дергайся! – подкравшийся сзади Кича приставил к спине ужаливший холодом нож.
Какафон обыскал, но ничего ценного не нашел.
– Что-то ты совсем обнищал, вахта! Бабу захотел? Здесь бесплатно дает только она! – он указал на Маню, та испуганно захныкала, он с ходу влепил ей затрещину. – Мы ей попользовались немного, ты теперь не захочешь, ты ведь у нас гордый. Я мы не гордые. Так к кому ты шел?
– Баб что ли мало в женском квартале? – соврал Сафа, желая произнести фразу как можно более равнодушным тоном, но с ножом у спины это получилось плохо, к
– Баб полно, но ты почему-то присох к этому подъезду. Никак зазноба здесь у тебя? подозрительно произнес Какафон.
Сафа напрягся, но Кича сразу среагировал, чуть притопив нож, резанула боль, в этом месте повлажнело.
– Мы у Мани спросим. Маня у нас хорошая девочка, и дает, и берет, и на вопросы отвечает, когда ее просят. Так ведь Маня? – та с готовностью закивала головой и никак не могла остановиться.
Молчи, Маня, мысленно умолял Сафа, но с тех пор как пришел судебный пристав, бог отвернулся от него и мольбы не услышал.
– В какую квартиру он шел, Маня? Напряги свои куриные мозги, дебилка, не то мы тебя опять сзади отдерем. Помнишь, как тебе было больно?
– В восемнадцатую, – жалобно протянула дурочка.
Можно было попытаться вырваться в момент, когда бы его завели в подъезд. Крысята должны были разделиться, трое в дверь не прошли бы. Но шпанята секли все его мысли наперед. Перед тем как зайти Какафон без предупреждения дал ему кастетом в живот. Сафа согнулся от жгучей боли, и в таком в скрюченном состоянии его доставили на нужный этаж.
Сафа молил бога теперь об одном, чтобы Марины не оказалось дома. Впрочем, это подростков не остановило. После того как Кича позвонил, и ему никто не открыл, он без проблем вскрыл замок с помощью толстой проволоки, чувствовался большой опыт.
Сафу заволокли на кухню и бросили на дальний стул между столом и окном. Боль отступила, видно урки ничего не отбили, но Сафа притворился, что не может разогнуться. В чужой кухне простоквашинцы чувствовали себя как хозяева. По-детски непосредственный Какафон руками с черной каймой грязи под ногтями выуживал из кастрюли мясо. Кича бесцельно резал ножом поверхность стола. От урок не укрылось, что он приходит в себя, жизнь в хулиганском квартале приучила их быть по-звериному осторожными. Со словами "Обновить" Какафон еще раз сунул ему в поддых кастетом, и Сафа потерял сознание. Когда очнулся, руки оказались крепко связаны за спиной.
– Аккуратная баба здесь живет, – заметил Какафон. – У нее чистая постель, я на нее помочился.
– Для этого есть туалет! – возмутился Сафа.
– Смотри, Кича, его это задело, – осклабился Какафон. – Он к ней неравнодушен.
Возможно это любовь. Не знаю, как ты, но я прямо таки жажду посмотреть на эту кралю и проверить, достойна ли она такой любви.
– Я тоже это…жажду, – еле вспомнил трудное слово Кича.
– Слушайте, ребята, вас из какого зоопарка выпустили? – издевательски поинтересовался Сафа, и неминуемо бы нарвался на грубость, Какафон вновь напялил кастет, но его остановил звук вставляемого в замок ключа.
Сафа хотел предупредить об опасности, но простоквашинские звереныши продолжали просекать ситуацию на шаг вперед и, надо признать, ни разу не прокололись.
Какафон заткнул ему рот и взглядом скомандовал Киче идти встречать. Когда ничего не подозревающая женщина вошла, Кича грубо схватил ее за волосы, отогнув голову назад. Она забилась, словно пойманная птица, хотела кричать, но подросток приставил нож к горлу. Она затихла, только глаза бегали вокруг, тщась ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку спасения.