Собака Раппопорта
Шрифт:
— На руки встать? — задорно спросил Кузовлев.
— Встать!! — заревело приемное отделение.
Доктор степенно крякнул и сделал стойку. Штанины съехали, обнажая куриные голени. Дыхание доктора Кузовлева смертоносным языком вылизывало пол, подобно огнемету; микробы дохли, как от универсального моющего средства.
По коридору тем временем возбужденно бродил недавно принятый на работу дежурант, доктор, выходец из Средней Азии. Он очень плохо говорил по-русски и только без устали приговаривал, со счастливым урчанием: "Полный фарш! Полный фарш!"
Он не смотрел на Кузовлева и явно
Казак стоял чуть поодаль и покровительственно усмехался. Кнут угрожающе торчал из-за голенища; фуражка была лихо сбита набекрень, и пышный чуб нависал над бараньими выпуклыми глазами.
Ватников тоже остановился посмотреть на Кузовлева.
Он уже сталкивался с этим доктором в одной деликатной ситуации.
Доктор Кузовлев прославился многим и в частности — розыгрышем водителя скорой. Тот, грешник, взялся бездоказательно утверждать, что посадить человека в дурдом не так-то просто. Кузовлев возражал ему, говоря, что это можно проделать с любым человеком и без особых трудов. Водитель только посмеивался и с видом знатока отмахивался. Доктор замолчал и на какое-то время затаился. А потом, когда водитель и думать забыл про спор, наловил тараканов, которых на подстанции было пруд пруди. На пару с фельдшером доктор выкрасил тараканов в ослепительно-изумрудный цвет. И выпустил прямо в салон машины. Водитель разволновался: тараканы зеленые бегают! Что делать? "Ну, не знаю, — солидно басил Кузовлев. — Это не к нам. Вон психиатры стоят, спроси у них…"
Психиатром, который там стоял, как раз и был Ватников.
Сейчас из нагрудного кармана кузовлевского комбинезона вывалилась закуска: маленькая морковка с чахлым хвостиком. Пожав плечами, психиатр поймал взгляд казака и поманил охранника пальцем.
Тот лениво направился к доктору, имея вид уверенный и услужливый.
— Отойдем в сторонку, любезный, — обратился к нему Ватников. — Пойдемте лучше в смотровую, у меня к вам серьезный и неприятный разговор.
На лице казака появилось обиженное выражение. Разве так можно? Только что было весело, как ребенку — и вот уже какие-то неприятные разговоры.
— А в чем дело-то? — глухо спросил казак на пороге пустующей смотровой.
Ватников указал ему на кушетку.
— Присаживайтесь. Вы сами-то не догадываетесь, о чем пойдет речь? Что, совсем никаких мыслей?
Казак был честен и откровенен:
— Нет. Никаких.
— Привычное состояние, — пробормотал Ватников сквозь зубы.
— Что, извиняюсь?
— Так, пустяки. Вот что я вам скажу, дорогой мой человек. Ваше отношение к своим должностным обязанностям желает лучшего. Меня попросили провести с вами предварительную беседу. Профилактическую. Пока мы с вами говорим неофициально, по-хорошему. Пока. Вы понимаете, о чем я?
Казак сглотнул слюну.
— Не очень, — признался он хрипло.
— Если вы не видите за собой никаких грехов — тем хуже для вас. В психиатрии это называется снижением критики. Это очень показательный симптом.
— Могу дохнуть, — осторожно предложил казак, из чего следовало, что все он понял.
— Увольте, — Ватников отгородился руками. — Я вам и так верю, как самому себе… Но разговора это не отменяет. Понимаете, по больнице гуляют слухи о вашем поведении.
Охранник сильно обиделся.
— Моего деда в Сибири…
— Знаю-знаю, не надо так волноваться. Его вещички, небось?
— Зачем же его? У нас договор с фабрикой…
— И отлично. — Ватников на секунду отвлекся, услышав крики: "Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!" Заведующая приемным отделением, похожая на классную даму женщина в сверкающих очках, выталкивала за дверь хохочущего Кузовлева и совала ему вдогонку растоптанную морковку. — Наряжайтесь, кем хотите, — вернулся он к казаку. — Но прекратите приводить себя в состояние, мешающее адекватному восприятию действительности. Вы даже не можете вспомнить, как мне докладывали, о вещах, которые были накануне.
Казак сильно задумался.
— Вчера, — уточнил Ватников, понимая, что литературное "накануне" не числится в обыденном казачьем словаре.
Казак просветлел.
— Помню! — воскликнул он гордо.
— Допустим. А позавчера? А позапозавчера? А в ночь, когда человека убили? Вы вели себя странно — явились в отделение, куда вас не звали…
Лицо охранника побагровело.
— Меня уже на это дело крутили! Что, опять? Чего ко мне-то прицепились? Дурак какой-то подшутил, я и пошел…
Ватников тонко улыбнулся:
— Может быть, вас позвали какие-нибудь голоса?
В душе психиатр был вовсе не так уверен в себе, как старался казаться. Все его слова шли вразрез с тем, чему его учили на кафедре психиатрии. Совершенно недопустимый разговор не то что с пациентом — вообще с человеком. А в пациенты казака Ватников зачислил сразу, автоматически.
Казак, конечно, не понял намека. Но уцепился за сказанное:
— Верно! Голос был, по телефону. Незнакомый…
— А вам это странным не кажется? Кому придет в голову так шутить? А в отделении? Вы наговорили какую-то ерунду. Готов поклясться, что вы и не помните, какую, потому что хронически отравлены крепкими напитками…
Ватников понятия не имел, что именно наговорил казак, но не боялся попасть впросак, потому что высказывание ерунды было свойственно охраннику вообще. Тот подбоченился:
— А вот и помню! Что было, то и сказал. Пошел в ихнюю девятнадцатую и понюхал там, посмотрел. Все было путем, все лежали, и покойник лежал. Может, они и выпили чего, потому что он обутый лежал, в ботинках, с головой в одеяло завернулся, только храп стоял. Да это не мое дело. Я поставлен порядок охранять…
Ватников, позабыв о всякой маскировочной психиатрии, замер. Он уловил знакомое слово.
— В ботинках? — переспросил он напряженно. — Покойник? Откуда вы знаете, где лежал покойник? Вы уже бывали в их палате, вы хорошо знали, где кто лежит?
Казак смешался.
— Ну, заходил, — буркнул он, понимая, что в очередной раз выдал себя. Но Ватников не стал развивать эту тему.
— Вы уверены, что покойник лежал в ботинках?
Охранник пожал плечами и отступил на пару шагов.
— Ясное дело… А что тут такого? Непорядок, конечно…
— Непорядок, — задумчиво кивнул Ватников.