Шрифт:
Собака лежала на полу убогой квартиры, положив морду на лапы и опустив уши. Глаза её, умные и преданные, неотрывно следили за светловолосой девушкой, которая хлопотала у газовой плиты и стола.
Девушку звали Селия Кэмпбелл, и было ей около двадцати. Одета она была в простенькое, но аккуратное платьице. Занимаясь своим делом, она непрерывно разговаривала с собакой:
– Наверное, кушать хочешь, Дик? Все уже готово. Иди зови дедушку.
Прекрасная немецкая овчарка поднялась сразу, но
Выполняя приказ, пес отправился в соседнюю комнату. Слабое постукивание его культяшки примешивалось к еле слышным шагам остальных лап. Сам он уже давно привык к своей деревяшке и не испытывал никаких затруднений, передвигаясь по квартире.
Вернулся он с мужчиной лет шестидесяти. Прислонив морду к ноге старика, пес как бы вел его, помогая обходить препятствия.
Мартин Кэмпбелл был слеп. Но глаза его, такие же голубые, как и у внучки, ничем не выдавали слепоту. Только взгляд их все время был устремлен в одну точку. Как часто бывает у слепых, лицо его оставалось безмятежно.
Пес довел старика до стула, подождал, пока тот усядется, и снова лег на пол уже рядом с ним. Девушка тем временем накрыла на стол. Не забыла поставить она и миску на пол – для третьего члена семьи.
Когда все было готово, они начали есть.
– Сегодня отличная погода, – сказала Селия, заметив солнце, которое только что заглянуло в крохотный дворик. – Может, сходишь погулять с Диком в парк?
– Можно, – улыбнулся Мартин. – Мне кажется, я даже здесь чувствую, как оно припекает.
Селия посмотрела на старый будильник на этажерке:
– Пора идти, а то я опоздаю на завод.
Она поспешно встала, надела старенькую шляпку и взяла в руки сумочку. На минуту задержалась, глядя на деда, потом достала полдоллара и вложила ему в руку:
– Держи. Купи себе плитку шоколада и стаканчик апельсинового сока.
Она отдавала свои обеденные деньги, но ничуть не жалела об этом. Быстро оглядевшись вокруг, она убедилась, что все в порядке. Главное – закрыты конфорки на газовой плите. Потом поцеловала седую голову деда, как раз в том месте, где у него был пробор. Этим пробором, таким ровным, Мартин необычайно гордился, поскольку делал его каждое утро сам, без чьей-то посторонней помощи.
– Но не оставайся на улице долго. Когда почувствуешь, что начинает холодать, спроси у кого-нибудь, который час, и возвращайтесь домой.
Селия знала, дед прекрасно понимал, когда садится солнце и начинаются сумерки. Он не чувствовал себя настолько неуютно, как полагали многие.
Последние указания она дала, гладя собаку:
– Будьте умниками. Не ввязывайтесь ни в какие истории.
В какие, впрочем, истории могли ввязаться безобидный слепой старик и его собака-поводырь? Но в жизни
Мартин Кэмпбелл слышал, как закрылась за внучкой дверь, и заскрипели под её маленькими ножками ступени старого крыльца. Он вздохнул, покачал головой и сказал своему верному псу:
– Такая молодая и красивая. И вынуждена работать на текстильной фабрике, чтобы нас прокормить. А могла бы сейчас гулять с каким-нибудь хорошим парнем. Я чувствую себя очень неуютно – как камень у неё на шее. Ну ничего, скоро и я смогу для неё кое-что сделать. Готовлю ей сюрприз.
Он встал, опираясь на стол. Собака, пристально глядя в лицо хозяину, поднялась тоже.
Мартин осторожно прошел к шкафу и открыл его. Протянув руку к верхней полке, он нащупал там старую, всю измятую оловянную табакерку. Селия никогда в неё не заглядывала, считая, что дед хранит там свой табак. И в некотором смысле, это было действительно так. Но именно, в некотором смысле, потому что табак занимал только три четверти табакерки. Под ним лежала пачка перетянутых резинкой ассигнаций. Мартин вынул её и пересчитал деньги: все точно, десять билетов по пятьдесят долларов. Всего 500 долларов.
– Конечно, не стоит ей рассказывать, откуда мы их взяли, – сказал слепой собаке. – Она жутко рассердится, если узнает. Однажды она даже сказала, что сразу уйдет, если застанет меня за этим.
Дик поднял морду и слегка оскалил клыки. Выглядело это, как улыбка соучастника.
Мартин снова зарыл деньги в табак и поставил табакерку на место.
– Чем больше становится денег, тем труднее мне будет правдоподобно объяснить, где я их взял. Можно, конечно, сказать, что меня чуть не задавил богатый банкир. Как думаешь, она поверит?
Сам Мартин в этом сильно сомневался и покачал головой.
– Нет. Не поверит. Но нам обязательно придется что-нибудь придумать.
А дело было в том, что деньги ему давали люди в парке, подавали как милостыню. Но сам он не просил. Он не сидел с табличкой "Подайте бедному слепому!". Просто на скамейке, где он обычно отдыхал, стояла старая армейская кружка, просто кружка, чтобы можно было дать попить собаке. Люди сами, проходя мимо, кидали туда мелочь. И что ему было делать? Не бежать же за ними вдогонку, пытаясь эти деньги вернуть. Тем более, что он не видел, что ему давали.
Каждый раз перед возвращением домой Мартин, опасаясь, что звон монет в кармане его выдаст, обменивал их на бумажные купюры. Делал он это в одном и том же табачном киоске. Когда же у него накапливалось 10 бумажек по доллару, он менял их на одну десятку. И сразу же, поскольку его пальцы при всей их чувствительности не могли наощупь определить достоинство купюры, спрашивал у кого-либо из прохожих:
– Это действительно десять долларов?
И каждый мог понять, что старик Мартин Кэмпбелл, несмотря на искреннее простодушие, написанное на его лице, был не из простачков.