Собаки Иерусалима
Шрифт:
Внезапно небо затягивают тучи. Никомед и Рамондо не обращают на это внимания, но тут ветер доносит до них заунывные звуки дудки.
Они оглядываются, но, никого не увидев, молча продолжают свой путь.
Через минуту дудка слышится снова. Никомед и Рамондо, обернувшись, видят шагах в двадцати нищего, который, прыгая по острым камням, машет рукой, чтобы они остановились.
У Рамондо на лице появляется гримаса отвращения.
– Пошли, господин. Это бродяга, нищий.
Никомед на ходу поправляет его:
– Это
– Нет, господин, нищий.
– А нищий, по-твоему, не человек?
Рамондо не отвечает, подтверждая молчанием свое решительное нежелание причислять нищих к роду человеческому. Звук дудки у них за спиной становится все громче – монотонный, настойчивый, жалобный. Никомед глядит на слугу и укоряет его, кривя рот в иронической усмешке:
– Неужели я, неверующий, должен напоминать истому христианину, то все люди равны перед Богом?
Слуга еще раз оглядывается и сердито смотрит на догоняющего их бродягу.
– Ваш нищий сейчас не перед Богом, господин, а за нашей спиной. И мне это не нравится.
Рамондо подбирает с земли камень и швыряет его в незнакомца. Но промахивается.
Нищий в ответ жалобно кричит:
– Смилуйтесь, ради Бога! – Но не отстает, приближается еще больше, быстро и мелко крестясь. – Ради Бога! О благородный рыцарь, усмири своего жестокого слугу и прими меня в свою свиту. Я тоже пойду с вами в Иерусалим…
Еще один брошенный Рамондо камень попадает нищему в руку, и тот сразу начинает причитать:
– Ой, ой, сжальтесь! Пожалейте меня, Христом Богом молю!
– Пошел отсюда! – орет Рамондо.
Небо совсем почернело. Воздух сотрясают могучие раскаты грома. Никомед и Рамондо ускоряют шаг, чтобы побыстрее добраться до навеса. Бродяга неотступно следует за ними и продолжает хныкать:
– Ну возьмите меня с собой в Иерусалим! Я буду прислуживать вам, молиться вместе с вами и к еде вашей даже не прикоснусь…
Рамондо вдруг окончательно выходит из себя, выпускает из рук поводья и начинает осыпать бродягу пинками и тумаками.
Нищий почти не сопротивляется, он стойко переносит побои и продолжает упрашивать наших путников, не отставая от них ни на шаг:
– Благородные крестоносцы! Сделайте божеское дело, возьмите меня с собой в Иерусалим!
И опять Рамондо налетает на него с кулаками и валит на землю.
А в пыль уже падают первые крупные капли дождя. Рамондо бегом догоняет хозяина, который спешит укрыться от ливня, и, стараясь оправдаться, говорит:
– Не доверяю я этим бродягам, и все.
Никомед и Рамондо вместе с мулом прячутся под навес. Из-за сплошной пелены дождя, отделяющей их от бродяги, доносятся его отчаянные стенания:
– Пожалейте! Христом Богом молю! Я болен… А теперь еще и умру по вашей вине. Смилуйтесь же!
После чего, решительным прыжком преодолев плотную завесу воды, тоже
Но Рамондо по-прежнему непреклонен: он вышвыривает нищего наружу и смеется, глядя, как тот барахтается на земле.
Бродяга хнычет под дождем и, встав на колени, ползет к Никомеду.
– Господин, я буду верно охранять вас и ваши владения, защищать от каждого, кто осмелится поднять на вас руку! Я буду всегда учтив с вами, с вашей женой, с вашей дочерью…
Никомед с улыбкой поворачивается к Рамондо:
– Впервые нашелся человек, сам пожелавший стать моим вассалом. Несчастный, однако, ошибается, ибо нет у меня ни жены, ни дочери.
Но неумолимый Рамондо снова дает нищему пинка.
– Он хочет подольститься к вам, господин.
– А я и впрямь польщен, – говорит Никомед и дружеским жестом приглашает бродягу:
– Иди сюда.
Один прыжок – и бродяга оказывается рядом с ним под навесом. Он вымок с головы до ног, и вода ручейками стекает с его волос, ушей. носа.
– Благодарю вас, господин! Мой благородный, добрый и знатный господин!
Нищий бросает на землю свою суму, отжимает промокшую насквозь одежду, а глаза его при этом хитро поблескивают.
– Так вы, значит, крестоносцы…
У Рамондо уже готов ответ:
– Каждый догадается по нашей одежде!
Взгляд бродяги становится еще хитрее.
– Вижу, вижу… – говорит он, дружелюбно подмигивая Рамондо и давая понять, что совершенно не держит на него зла за побои.
Никомед между тем вытаскивает из притороченных на спине мула сумок куль с сухарями и вяленым мясом и обращается к нищему:
– По нашей одежде видно, что мы крестоносцы, но ты почему-то этому не веришь, хотя и намереваешься идти с нами в Иерусалим. Пожалуй, у Рамондо есть основания не доверять тебе.
Рамондо уже готов снова накинуться на непрошеного гостя:
– Господин, позвольте мне вышвырнуть этого типа под дождь, в грязь. Ему не место рядом с таким благородным рыцарем, как вы. – И, ухмыльнувшись, добавляет: – Видите, хозяин, я, когда захочу, тоже умею подольститься…
Никомед взмахом руки велит слуге оставить нищего в покое, потом дает обоим по небольшой сухой лепешке. И себе берет такую же. Затем отрезает каждому по тоненькому ломтику мяса. Но Рамондо это не нравится.
– Вы слишком к нему добры, господин, – говорит он возмущенно. – Этот тип ничего еще не заслужил.
Никомед садится на ворох соломы, и все трое принимаются за еду. Чуть погодя Никомед спрашивает как бы между прочим:
– Вам доводилось когда-нибудь слышать о иерусалимских собаках?
Рамондо отрицательно мотает головой, а бродяга с плутовским видом спрашивает:
– Может, иерусалимские собаки – это неверные?
Никомед начинает говорить, не обращаясь ни к бродяге, ни к Рамондо: