Собаки на заднем дворе
Шрифт:
– Солдат, – проявил я нетвердые знания истории.
– Не-а. Ба-ра-банщик! Представь себе! – засверкал блином дядя Паша, словно это звание он присвоил русскому царю лично. – Я и сам не знал. Но у меня зять – историк. Он про этого Петра знает больше, чем тот сам про себя знал: когда куда ходил, с кем и где трах… – дядя Паша застыл в стопоре, размышляя, вероятно, о нелегкой судьбе государя. – Короче, очень образованный у меня зять, хотя и козел недоношенный. Но об этом – в другой раз. А пока, уважаемый Алексей Алексеевич Смирнов, будьте любезны, пройдите со мной в отдел кадров нашего орденоносного прославленного предприя-тия, чтобы оформить надлежащие документы. Свидетельство
– Держи, – сказал отец, вытаскивая из нагрудного кармана невзрачную книжечку. – Жена вчера весь вечер искала, еле нашла.
– Бабы… – задумчиво и беззлобно объяснил дядя Паша.
В отделе кадров ко мне отнеслись доброжелательно. Какие-то бумажки оформили быстро. Не читая их, я впервые в жизни поставил в конце текста подпись. Подпись получилась неказистая, поскольку почерк у меня отвратительный. Ее не украсила даже большая закорючка, которую я поставил в конце для солидности. Посмотрев на меня, красивая статная дама из отдела кадров сказала:
– Прежде чем расписаться, посмотрел бы, под чем расписываешься. А вдруг мы тебя женили вон на Лидии Васильевне, а ты и не в курсе.
Полная и моложавая Лидия Васильевна расплылась в тяжеловатой улыбке:
– Не боись, парень, это шутка. Погуляй годок-другой, отрасти петруньку…
На складе опытная кладовщица оглядела меня оценивающим взглядом и выдала мне новехонькую спецовку и черные ботинки из толстой кожи, оказавшиеся удивительно удобными. И спецовка, и ботинки были мне впору, чему я немного удивился, потому что школьную форму родители всегда покупали мне на вырост.
Дядя Паша отвел меня в заводскую поликлинику, находившуюся недалеко от цеха.
– Надо пройти комиссию на профпригодность, – пояснил он. – Дело почти формальное для твоего молодого возраста.
Пожилой врач внимательно осмотрел мою тощую тушку, больно потыкал в меня пальцем, постучал по коленкам молоточком. Он одобрительно хмыкнул, глядя на мою мускулатуру, которую я накачал, разгружая вагоны. Окончив осмотр, он тоном школьного учителя сказал:
– Вальцовщик – это не хрен собачий. Это сложная профессия. Настоящий вальцовщик должен обладать такими качествами как аккуратность, осторожность, хорошая физическая подготовка, резкость соображалки, пространственное мышление, острый слух, точный глазомер, психическая уравновешенность, быстрая реакция, хорошая зрительно-двигательная координация, умение концентрироваться и, конечно, способность к наглядно-практическому мышлению. С больным сердцем или легкими в этой профессии делать нечего. Слава Богу, со здоровьем у тебя все в порядке. Спортом занимаешься?
– Нет, – кисло заявил я.
– Странно, мышечный каркас у тебя для четырнадцатилетнего подростка развит прилично, выше нормы.
– У бабушки в деревне на огороде работал, – зачем-то соврал я.
Доктор удовлетворенно кивнул и сказал:
– По своей анатомии твой организм идеально подходит для занятий современным пятиборьем. Знаешь, что это такое?
Я отрицательно покачал головой.
– Мало кто знает, хотя это и олимпийский вид спорта. Плаванье, фехтование, кросс, стрельба из пистолета и даже конный спорт – вот что это такое. Настоятельно рекомендую. У нас на заводе единственная в городе заводская секция пятиборцев есть.
– И лошади есть? – удивился я.
– Представь себе, великолепные причем! Завод-то богатый. Может себе позволить. И бассейн у нас свой собственный на территории завода, и тир. Не предприятие, а дом отдыха, – заверил доктор.
– А пистолеты настоящие? – с небольшим сомнением уточнил я.
– Нет, не настоящие. Вместо них
Когда мы с дядей Пашей вернулись в цех, я набрался смелости и спросил:
– Дядя Паша, а где у вас тут доска почета?
Начальник цеха заулыбался еще шире, заговорщицки подмигнул мне и кивнул куда-то в угол:
– Прямо возле моей кандейки, ну, в смысле, возле моего кабинета. Пойдем покажу: ты должен знать, где начальство заседает.
Кабинет начальника цеха был больше похож на небольшое складское помещение под стеклянным колпаком. Перед ним, в уголочке, скромно висела небольшая доска почета – крепко сколоченный фанерный щит, загрунтованный белой эмульсионной краской. То, что это и есть доска почета, следовало из крупной надписи, сделанной нетвердой рукой доморощенного художника вверху щита. В самом низу все той же неуверенной рукой, но помельче было написано: «Мы придем к победе коммунистического труда!». Казалось, что писавший терзался некоторыми сомнениями по поводу написанных им слов, настолько неровными были буквы. Среди десятка фотографий, прикрученных к стенду обычными шурупами, было и фото моего отца. Правда, его я узнал не сразу. Вначале – только по подписи: «Алексей Петрович Смирнов – мастер цеха, ударник коммунистического труда, вальцовщик шестого разряда». На фотографии отец был в незнакомом галстуке и непривычно молодым. Перехватив мой взгляд, дядя Паша, словно извиняясь, сказал, понизив голос:
– Фотографию скоро менять будем. Твой батя представлен к Ленинской юбилейной медали в честь столетия Ильича. Вот с медалькой-то и фотку обновим. Слыхал про ленинский юбилей? Меньше года осталось!
Я понятливо кивнул. Про этот юбилей нам в школе долдонили каждый день с упорством дятла на уроках учителя и на политинформациях первые классные комсомольцы. В апреле у нас в классе появились три первых члена ВЛКСМ: Лена Вершинина, Ира Жиляева и Игорек Зусман. Это было справедливо, потому что они были лучшими учениками класса. Я о комсомоле даже не мечтал, хотя быть членом ВЛКСМ хотелось очень. Игорь, Ира и Лена комсомольские значки носили с тихой гордостью, а все остальные одноклассники смотрели на них с не менее тихой завистью.
Дядя Паша, поглядывая на часы, повел меня по цеху, рассказывая о станках, рабочих и выпускавшейся ими продукции. Когда мы останавливались возле очередного станка, дядя Паша представлял меня рабочим, трудившимся на них:
– Это наш новый рабочий – Алексей Алексеевич Смирнов собственной персоной. Сын нашего Алексея Петровича.
Рабочие в ответ приветливо улыбались мне, на мгновение оторвав взгляд от своих станков, и продолжали работу, уже не отвлекаясь на меня. Кое-кто из рабочих даже выключал свои станки, подходил ко мне и пожимал руку. Рыбкин, увидев меня, вырубил свой станок и заорал во всю глотку:
– Привет юным собаководам! Да здравствует династия Смирновых, самых малопьющих Смирновых на свете!
– Балабол! – сплюнул на пол начальник цеха, и мы зашагали дальше. Последним пунктом экскурсии по цеху был станок, за которым работал мой отец. При нашем появлении он выключил станок и вопрошающе посмотрел на дядю Пашу.
– Медкомиссия пройдена, документы оформлены, обмундирование получено, можно приступать к выполнению функциональных обязанностей, – бодрым голосом сообщил он моему отцу. – Как гражданину, не достигшему восемнадцатилетнего возраста, Алексею Алексеевичу разрешено работать четыре часа в день при общем окладе в шестьдесят целковых минус налог за бездетность. Или дети уже у тебя есть на стороне? – весело поинтересовался дядя Паша.