Собинов

Владыкина-Бачинская Нина Михайловна

— Люблю слушать, как он поет, но не люблю разговоров о пении, — говаривал нередко Виталий Васильевич.

В мечтах он давно видел Леню всеми уважаемым нотариусом, прокурором или присяжным поверенным. Чрезмерная любовь сына к пению заставляла его настораживаться, внушала смутную тревогу.

Настороженно прислушивался к своему голосу и Леонид, но его беспокоило и огорчало совсем иное.

— Вот бы мне такой баритон, как у Байздренка, или бас, как у Борейши! — говорил он часто, вспоминая густые сильные голоса товарищей-студентов. — А тенор! Куда мне с ним?

Близилась

осень, а с нею и обещанная Шостаковским проба. С особенным волнением возвращался на этот раз Собинов в Москву.

Просматривая дома ноты, пробуя тот или другой роману арию, юноша вдруг остро почувствовал, как незрело у него одно, другое, третье. Ведь до сих лор он пел, полагаясь только на свой вкус и музыкальность. Безоговорочные одобрения товарищей и знакомых не в счет. И надо же, чтобы в самый последний момент, когда изменять что-либо уже поздно, пришли сомнения. Недавно еще он окончательно отобрал романсы и песни для пробы, а вот сейчас хоть начинай все заново. В волнении ходил он по комнате, мучительно сознавая свое бессилие что-либо исправить или улучшить.

Наконец наступил день экзаменов. За экзаменационным столом сидели преподаватели сольного пения, которых Собинов не раз встречал в училище: С. М. Бижеич, А. М. Додонов и М. И. Махина.

Собинов разделял общепринятое в то время мнение, будто мужчине лучше заниматься у мужчины, и поэтому заранее скидывал со счетов Махину.

Репутация Бижеича в училище была далеко не лестная. Познакомившись во время репетиций «Сельской чести» с некоторыми учениками Филармонии, Собинов много наслышался о неблагополучиях в его классе. Были примеры, когда его ученики по неизвестным причинам бросали петь, а некоторые открыто говорили, что надорвали голоса.

Больше других привлекал Додонов, популярный московский тенор, лишь недавно покинувший сцену.

Начался экзамен От волнения Собинов не слышал, как пели другие. Наконец вызвали его. Первый романс «Азру» Рубинштейна юноша начал дрожащим голосом, но вскоре овладел собой и уже на второй половине вещи почувствовал себя свободнее. Следующий романс, «Цецилию» Гуно, он пропел без всякой робости. Еще лучше прозвучала «Ах, ты, ноченька» Глинки. Эта песня в памяти Собинова была неразрывно связана с образом матери. Еще в детстве он бессознательно перенял многое от ее манеры петь русские песни — необыкновенную задушевность, мягкость, чистоту — и теперь все это вкладывал в свое исполнение.

— Довольно! — словно из какого-то другого мира прозвучал голос Шостаковского. — Вы приняты. У кого хотели бы заниматься — спросил он вполголоса, подойдя к Собинову.

— У Додонова, — громко ответил юноша.

— Зайдите завтра справиться! — буркнул Шостаковский, явно недовольный его выбором. При всех своих высоких качествах организатора и музыканта Шостаковский в вокальной педагогике разбирался не очень хорошо и искренно считал лучшим преподавателем в училище Бижеича. В его класс и хотел он отдать Собинова.

Но сердитый тон Шостаковского не смутил Собинова. Он внутренне чувствовал, что теперь все сложится хорошо, в том числе положительно решится и немаловажный для него вопрос

о плате. И действительно, на следующий день в канцелярии училища Собинову сообщили, что он зачислен бесплатным учеником в класс профессора Додонова.

Александр Михайлович Додонов принадлежал к числу выдающихся артистов московской оперной сцены 1870 — 1880-х годов. Его исполнительское творчество ярко охарактеризовал П. И. Чайковский. Со страниц музыкально-критических статей композитора встает живой образ молодого Додонова — темпераментного, вдумчивого и взыскательного художника.

Чайковский неоднократно подчеркивал мастерство Додонова-вокалиста, который обладал не особенно сильным голосом, но тем не менее успешно выступал в труднейших партиях, требующих насыщенного большого звука. Он был великолепным Сабининым в «Иване Сусанине» Глинки и с успехом пел арию «Братцы, в метель», которая часто выпускалась тенорами из-за ее трудности.

Лучшими партиями Додонова, кроме Сабинина, были Финн в «Руслане и Людмиле» Глинки, Князь в ««Русалке» Даргомыжского, а также Торопка Голован в «Аскольдовой могиле» Верстовского.

А. М. Додонов.

Оставив сцену в 1891 году, А. М. Додонов перешел на педагогическую работу. Свой разнообразный творческий опыт вокалиста он обобщил в книге «Руководство к правильной постановке голоса, развитию и укреплению голосовых органов и изучению искусства пения». Судя по этому «Руководству», Додонов имел все данные выдающегося педагога. Он совершенно правильно утверждал, что «не количество упражнений, а качество и манера исполнения формируют певца», считал обязательным для каждого занимающегося пением хорошо изучить процесс образования звука, знать устройство голосовых органов: «Певец, который не знает тайн своего искусства и причин, обусловливающих его эффекты, представляет собой неполный талант, он раб своего голоса, а не господин».

Наделенный от природы редкой музыкальностью и вокальной восприимчивостью — свойством, обязательным для певца, — Собинов многое усваивал на лету. По его собственному признанию, он спел у Додонова не больше шестнадцати сольфеджий и больше всего занимался тем, что старался петь, как поет сам Додонов. Он с легкостью овладел основными певческими навыками, необходимыми для исполнения довольно сложных произведений. А красота тембра, музыкальность и общая культура делали его исполнение интересным уже в эти первые годы ученичества.

Додонов с радостью отдавал свои знания способному ученику. Не скупился и на похвалы. Однако сам Собинов относился к своему исполнению очень критически, чутко прислушивался к оценке товарищей и печатным отзывам об ученических концертах его класса.

Несмотря на то, что Университет требовал много сил и времени, первый год занятий в Филармоническом училище прошел настолько удачно, что Собинова сразу перевели на третий курс. Столь быстрые успехи свидетельствовали о выдающейся одаренности молодого певца.