Собиратель автографов
Шрифт:
— Я туда непременно приду, и Джозефа с собой приведу, — сообщил Рубинфайн.
— Хоть сам приди, — вздохнул Алекс.
— Приду-приду. А вот Джозеф хочет с тобой серьезно поговорить.
— Все еще?
— Итак, — изрек Рубинфайн, — ты думаешь, этот стол не увезти?
— Не думаю, а знаю.
— Вера,Алекс! — пропыхтел Рубинфайн, наливаясь краской. — Эта притча хорошо известна моим коллегам, но, если они не возражают, я поведаю ее еще раз. Рассказал эту притчу Бахья бен Иосеф ибн Пакуда [55] .
55
Бахья
— О, не возражаем! — хихикнул Грин.
— Слушаем, — подхватил Дарвик.
— Надеясь перегородить бурную реку, — с пафосом проговорил Рубинфайн, — странник начал кидать в поток свое серебро. И все монеты утонули, осталась одна, последняя. И странник рассчитался ею с местным жителем, который перевез его через реку на лодке. Вера,говорил Бахья, подобна этой последней монете. Когда накопления всей жизни обращаются в прах…
— Она единственная поможет человеку в плавании по бурным водам жизни. — И Грин кривовато улыбнулся.
— Да, — раздраженно подтвердил Рубинфайн. — Она единственная, понимаешь? А?
— Понимаю, — согласился Алекс. — А теперь мне надо идти.
Дарвик все это время чесал подбородок. Теперь он промолвил:
— Знаете, по-моему, в этой притче речь шла вовсе не о вере.Насколько я помню, та монета, прежде всего, правильный выбор,который делает человек. Я в этом почти уверен.
— Но, с другой стороны…
— К тому же, — Дарвик потряс головой для пущей убедительности, — Бахья был одним из мистиков-сефардов — вам ведь это хорошо известно, не так ли? И как вы знаете, каббала… — Ладони Дарвика начали выразительно летать по воздуху.
Грин согласно кивнул.
— Да, отчасти, — не желал сдаваться Рубинфайн, — но я имел в виду, что это предупреждение, и не просто предупреждение… Если вы вспомните, что вчера на конференции говорил рабби Зееман…
Алекс начал энергично трясти руки всех раввинов по очереди в знак прощания.
Рубинфайн крепко сжал его ладонь в своей:
— Оставляешь нас? Решил продавать эту свою Китти, да? Джозеф вроде думает, что ты хорошую цену заломишь.
— Джозефу надо о своих делах думать, а не о моих. Я просто хочу получить подтверждение ее подлинности. Не все на этом свете продается. До свидания, ребе Рубинфайн… ребе Дарвик… ребе Грин.
— Конечно не все, — согласился Рубинфайн, когда Алекс высвободил руку. — Мы видели Эстер.
Алекс прищурился.
— О да, — подтвердил Грин. — Эта симпатичная темнокожая девушка? Она только что тут проходила. Рассказала нам о своем сердечке. Бедняжка! Так ее жалко! Все это как в кино.
Алексу захотелось проткнуть Грина обломком ручки, который лежал у него в кармане. Но сначала надо было выудить из раввина кое-какую информацию:
— Да? Ну и как она сейчас?
Раввины словно языки проглотили.
— То есть как она на ваш взгляд?
Три пары глаз продолжали сверлить Алекса.
— Как она выглядит? Хорошо?
— О! Она выглядит — она действительно выглядит, — выдохнул Дарвик.
— О да! Действительно! — пробормотал Грин.
— Да как?
Рубинфайн открыл рот, закрыл
— Обольстительно!
Это южный Лондон. И на соседней улице — южныйЛондон. И везде вокруг южныйЛондон. А в нем — Пембертон-Хилл. И в Пембертон-Хилл Алекс почувствовал себя не в своей тарелке. Он ничего не мог с собой поделать. Не знал, куда руки-ноги девать. Но от себя не убежишь и себя не переделаешь. Алекс всегда был парнем из северного Лондона, по самоощущению, хотя не в его правилах было с кем-то по какому-то признаку объединяться. Терпеть не мог всякие группировки — по социальному положению, расе, национальности или политическим взглядам — и никогда никуда не записывался, кроме разве что клуба любителей плавания. Но в этом уголке Англии кровь в его жилах бегала как-то по-другому, и он начинал понимать, почему человек, оказавшись в роковом для него месте, перестает походить сам на себя и вытворяет невесть что.
Север в сравнении с югом. Как-то они с Адамчиком из-за этого крепко повздорили, чуть не до драки. Сидели в парке однажды летом. Стояла жара, и они закатали брюки — нога на ногу, жрачку только что подъели. Дивизия муравьев вела наступление от пустого стаканчика на кусок сандвича. Короче, погожий лондонский денечек. Сиди и наслаждайся, если бы не эта разница между севером и югом. Адам один за другим разбивал все аргументы Алекса: о домах, школах, пивнушках, телках, травке, общественном транспорте. Дескать, просто дешевый выпендреж, много шуму из ничего, одни красивые словеса. Муравьи скоро проложили трассы по их животам. В конце концов Алексу надоело спорить, он повалился на густую траву и выпалил свой главный аргумент: «Я так считаю, потому что никто меня в южном Лондоне знать не знает. И я никого не знаю. Хожу словно призрак».
И он умирал, превращался в призрак каждый вторник. Утром каждого вторника, а скорбел о нем один лишь Дучамп. Происходило сие действо в приютившемся под надземкой не то рынке, не то ангаре с бетонной крышей. Солнечные зайчики прыгали по выставленным на продажу фарфоровым чайничкам-кофейничкам, книжкам в потрепанных переплетах и цветам в горшочках. Между колоннами стояли, плыли столбы пыли, целый кордебалет столбов. Исполненное невыразимой печали место. Старушки — божьи одуванчики, в шляпках с лентами, по-девичьи завязанными под подбородком, что-то высматривая, слонялись между стойками с товаром. Словно вдовушки на военном кладбище, среди безымянных могил. У Алекса всегда рядом с ними перехватывало дыхание, и он приходил в себя, только пробравшись к трем сдвинутым вместе столам, за которыми сидел, источая дурные запахи, Дучамп со своими автографами.
— О… кажись, Алекс? Ваше китайское сиятельство… Глазам своим не… — Дучамп придвинулся поближе. Алекс отступил назад. — Чем могу служить, сэ-э-эр?
Дучамп выглядел хуже некуда. Даже по сравнению с предыдущим аукционом заметно сдал. Давно выжил из ума, а теперь и его телеса находились в разобранном состоянии. И никаких надежд на улучшение не наблюдалось. Хотя он старался держать хвост пистолетом. Сумасшествие? Но какое-то умиротворенное — подаренное судьбой. Гойские страхи Дучампа не одолевали. Это Алекса охватывала оторопь, когда он Дучампа лицезрел. Прямо мурашки по спине бегали. Сколько еще вторников осталось Дучампу? А сколько самому Алексу?