Собиратель автографов
Шрифт:
Она сказала:
— Ну а теперь поцелуй меня, если хочешь.
— Прошу прощения?
Совсем рядом с ним оказалось широкоскулое лицо Бут, с парой прикрытых мохнатыми ресницами карих глаз, сотней веснушек и большим вздернутым носом. Она высунула язычок и провела им по своим зубам.
— Я говорю, ты можешь меня поцеловать. Полагаю, это все, на что я могу рассчитывать. На такое твое выражение любви ко мне и так далее. Хоть и неуклюжее.
— Бут, — взмолился Алекс, умоляюще воздевая руки, — у меня вроде нос сломан.
Бут тряхнула головой, словно в крайнем изумлении, и прикусила нижнюю губу. Сразу видно, что любит в кино ходить. Только и ждет, чтобы ее поцеловали.
— О! О’кей. Ничего, ничего, все в порядке. Все хорошо. Я ничуть не смущена. Полагаю, ты думаешь, что
— Да все о’кей, Бут, правда…
— Я всего лишь… понимаешь, я думала, ты на самом деле…
— Ты же видишь, Бут. Я…
— Ладно, ладно, — буркнула она, сдерживая дрожь в подбородке. — Она тоже однажды пыталась поцеловать Литтона — или Литтон пытался ее поцеловать? [60] В любом случае, они сильно из-за этого не переживали. Так что не думай, будто я очень расстроилась.
60
В 1899 г. в Кембридже Вирджиния Вулф познакомилась с будущим литературным критиком и биографом Литтоном Стречи (1880–1932). Будучи гомосексуалистом, Литтон тем не менее в 1909 г. сделал Вулф предложение руки и сердца, которое было ею принято, но на следующий день от него отказался. Они оставались друзьями всю жизнь.
У Алекса сильно заболело лицо:
— О ком это ты?
— О Вирджинии Вулф.Я читаю ее дневники. Ты вообще слушаешь, когда я тебе что-то говорю?
…Как же не слушать. Кое-что… Скажем, двадцать пять процентов в день — в лучшем случае. И намного, намного больше, когда он пытался убедить ее отпроситься с работы, чтобы они где-нибудь соорудили с ней на пару некое чудище о двух спинах. Но теперь был совсем другой случай. Она схватила его за руку и поволокла под арку в азиатском стиле, означавшую начало Чайна-тауна.
— Должна сказать, для человека, который в меня влюблен, ты не слишком активен.
— Но Бут… Бут, я не влюблен в тебя. Никогда этого не говорил. Мы едва знаем друг друга. У меня есть подруга.
Бут саркастически улыбнулась. Два ручейка крови встретились у Алекса на подбородке. Бут промокнула их вытащенным из сумки носовым платком.
— Дурак. Мог бы и не говорить. У тебя все на физиономии написано. На твоей уморительной китайской физии. Ну и где же обитает эта твоя подружка? Ее кто-нибудь хоть раз видел? Или это привидение, которое катается с тобой в твоей машине? — Бут помрачнела и, как часто с ней бывало, резко сменила тему: — В последнее время я часто думаю о самоубийстве. Это в связи с Вирджинией. И Сильвией [61] . Почему все неординарные женщины так поступают? И еще я постоянно думаю о твоей книге — о-о! Чувствуешь запах? Филе утки, запеченное в тесте. Я голодна как волк. — Она замолчала и смерила долгим взглядом красовавшуюся за стеклом витрины подвешенную на крюке пропеченную утку. — Так о чем это я говорила?
61
Сильвия Плат(1932–1963) — американская поэтесса и новеллистка. Покончила с собой.
Алекс шагнул за стойку с меню и высморкался кровью на землю. Прямо напротив него, за окном ресторана, перуанец с кошачьим лицом выдувал из своей древней свирели какую-то незамысловатую мелодию.
— А, вспомнила, — продолжила Бут. — Сам-то ты знаешь, почему одни явления записываешь в иудейские, а другие — наоборот? В этой твоей смешной книжонке?
Когда женщина в таком состоянии, на любой ее вопрос следует отвечать «да». Даже если она спросит: «Ты знаешь, что небо голубое?» или «Ты знаешь, что я — человек?»
— В этой твоей книжке?
— Да, Бут.
— А я задумалась, к какой категории это относится. То есть самоубийство.
Хорошенький вопрос. Алекс показал на клинику доктора Хуаня, располагавшуюся над рестораном «Пекинские ночи», на ее маленькую вывеску.
— Интересный вопрос.
Бут
— Знаю, что интересный.
Они подошли к боковому входу. Бут позвонила, через секунду в динамике защелкало, и доктор Хуань испуганным фальцетом предложил им открыть дверь и подняться по лестнице.
— Гойство, это, в общем, — не спеша подыскивал слова Алекс, пока Бут помогала ему взбираться по лестнице, — когда гири к ногам привязаны и в голове шурум-бурум, будто ее сунули в раскаленную духовку. Но есть и другая жизнь — на кураже. И твоя смерть летит к тебе, широко раскинув руки… словно готовая тебя обнять. И ты, пританцовывая, скачешь ей навстречу. Она накрывает тебя, как дождевая туча или сноп солнечного света. И не надо из кожи вон лезть, что-то выдумывая. Всякие там узлы на висельных веревках завязывать или шланг от пылесоса приделывать к выхлопной трубе машины. Это вроде… как бы… растворение.
К концу своего небольшого экспромта Алекс обнаружил, что весь светится от счастья. Бут же, наоборот, надула губки, как ребенок:
— Хорошо. Не уверена, что все поняла.Звучит немного… сексуально. И это — по-иудейски, так?
Алекс важно кивнул. Доктор Хуань открыл дверь своей приемной.
— Берете это, — сказал Хуань и протянул Бут холодный компресс — слегка отдающую мятой тряпку, смоченную чем-то непонятным.
Завязочек у тряпки не имелось. Находчивая Бут сняла с шеи черный бархатный шарфик и использовала его как повязку, чтобы закрепить компресс на щеке Алекса. Рука у нее тряслась от холода.
— И прикладываете к носу! К переносице! — вскрикнул Хуань и вдруг засеменил в сумрачные глубины своей лечебницы, откуда вскоре послышался звук сливаемой в унитазе воды.
— Хоть что-то для тебя сделала! — радостно прощебетала Бут.
Алекс откинул назад голову и уперся взглядом в потолок. Он уже бывал здесь подростком и увидел, как за прошедшие годы сырость отвоевала себе новые пространства. Потеки шли по стенам сверху донизу, кое-где отваливалась штукатурка. Повсюду виднелись наросты и сталагмиты вспучившейся под напором грибка и плесени краски. В кабинете все словно кричало от боли. Алекс приходил сюда через неделю после смерти Ли Джина, когда здесь царил порядок. Сара нашла у них дома пузырек с лекарством от доктора Хуаня, и вот в тот день доктор оказался лицом к лицу с заплаканной, заходящейся в истерике молодой красавицей. Она жаждала узнать, зачем мистер Хуань отравил ее мужа. «Посмотрите на моего сына! — кричала она. — Объясните это ему!» Она яростно мотала головой, и пряди ее волос летали по всему кабинету. Носки у нее на ногах были из разных пар. В левой руке она сжимала ладонь странноватого угрюмого мальчугана, а в правой — пузырек с настойкой, которую доктор Хуань не прописывал уже много лет. Потребовалось немало времени, чтобы все хоть как-то разъяснилось. Наконец доктор Хуань растолковал ей, что уже довольно давно не видел Ли Джина, а Сара рухнула в кресло, вытерла слезы и приняла предложение выпить чая. Именно тогда Алекс впервые попробовал зеленый чай, или, во всяком случае, так ему запомнилось. А еще он запомнил историю, которую доктор Хуань рассказывал своим посетителям. Тогда Алекс был смущен — как самой историей, так и своей матерью, то и дело вытирающей слезы.
Один состоятельный и могущественный вельможа попросил Сэнгая написать, какое богатство могло бы передаваться в его семье из поколения в поколение.
Сэнгай написал на листе бумаги: «Отец умирает, сын умирает, внук умирает».
Вельможа разгневался:
— Тебя просили написать, что может составить счастье моей семьи! А ты шутки шутить вздумал!
— Я и не думал шутить, — объяснил Сэнгай. — Если твоему сыну суждено умереть раньше тебя, ты погрузишься в глубокое горе. Если твоему внуку суждено покинуть этот мир раньше твоего сына, ваши сердца будут разбиты. А если в твоем роду, из поколения в поколение, все будут умирать так, как я написал, это будет в порядке вещей. Я назвал тебе истинное богатство.