Собиратель чемоданов
Шрифт:
— Да. Но… — Коллекционеру не хотелось оставлять их одних в своей квартире, но он не знал, как об этом сказать. — Мне жаль с вами прощаться. От вас узнаешь столько интересного.
— А мы и не прощаемся, — сказал Чемодаса. — Придете с работы — еще и не то узнаете.
Коллекционер странно на него посмотрел и ничего не ответил. Потом постоял еще с минуту, как бы что-то обдумывая, тихо повторяя: «Так-так-так…. Угу…», после чего сказал непринужденным тоном:
— Да, кстати, вам, наверное, хотелось бы осмотреть город. Мне это как раз по пути, так что я мог бы
— С удовольствием, но только не сейчас, — категорически возразил Упендра. — Лично я смертельно устал. К тому же, мне кажется, мы уже все обсудили.
— Не волнуйтесь, мы без вас никуда не уйдем, — успокоил Коллекционера Чемодаса. — Охота нам бродить одним по чужому городу! Времени у нас навалом, так что успеем нагуляться.
И Коллекционеру ничего не оставалось, как удалиться. Однако, на всякий случай, он запер входную дверь на два замка.
9. — Ну, как он тебе? — спросил Упендра, когда Коллекционер ушел.
— По-моему, ничего, — ответил Чемодаса.
— Ты прав, — саркастически заметил Упендра, — Ничего — это, пожалуй, все, что можно о нем сказать. Яркой личностью его никак не назовешь. И, признаться, я не мог смотреть, как он ест. Накладывал себе сахар целыми ложками, а в каждой ложке как минимум тысяча кусков. А сыр! Мне не жаль продуктов, но существует какая-то культура. Воспитанный человек должен знать, что сыр такими кусками не едят.
— Ну, знаешь, кто как ест — это личное дело каждого, — возразил Чемодаса, — А вот его отношение к работе мне действительно не нравится. Мало того, что опаздывает, так еще и инструменты забыл, — он указал на шкатулку, которую Коллекционер в спешке оставил на столе.
— Не забыл, а нарочно оставил, чтобы был повод вернуться. Он нам не доверяет, — сказал Упендра, — Даю голову на отсечение, что очень скоро он придет обратно.
— Ладно, давай не терять времени. У тебя есть какие-нибудь идеи?
— А что?
— Надо наметить план действий, — сказал Чемодаса, потирая руки и окидывая восхищенным взглядом практически беспредельное пространство комнаты. — Ты только посмотри, какая кругом красотища! Дух захватывает! Тишина! Воздух! Просторы! Есть где развернуться! Работы — невпроворот! Раз уж мы здесь очутились, мы должны все переделать по-своему, и как можно скорее. У меня прямо руки чешутся…
— Руки следует содержать в чистоте, тогда и чесаться не будут, — назидательно сказал Упендра. — Советую тебе начать с того, что лечь и как следует выспаться. Признаюсь откровенно, мне не терпится побыть одному. Посидеть в тишине, допить свой чай, просмотреть газеты — вон их здесь сколько. Не обижайся, но это моя давняя мечта. К тому же ты ведь всю ночь не дал мне даже глаз сомкнуть. Все время вертелся под боком, толкался, храпел, разбудил ни свет ни заря.
С этими словами Упендра влез в очешник и опустил над собой крышку. Немного погодя из-под крышки глухо прозвучал его голос:
— Удивляюсь, как можно жить
— Идея! — воскликнул Чемодаса.
— Не починить часы! — вновь раздался голос Упендры. — Как можно надеяться куда-то успеть, если не знаешь точного времени? Не удивительно, что он всюду опаздывает.
— С этого мы и начнем, — сказал Чемодаса.
Из очешника донесся храп.
10. Коллекционер пришел на работу совершенно разбитый.
Виолетта Юрьевна окинула его скептическим взглядом. Он поздоровался.
— По-моему, вы все-таки нездоровы, — сказала она в ответ.
— Да нет, как будто… — промямлил Коллекционер и, стараясь не встречаться в ней взглядом, прошел к своему столу.
Некоторое время спустя напарница спросила:
— Может, что-то с коллекцией?
Тут он впервые не сдержался.
— Типун вам на язык, Виолетта Юрьевна! Сколько раз я вас просил не болтать попусту о чемоданах!
Виолетта удивленно подняла брови.
— Вы меня ни разу об этом не просили. Ну, ладно, учту, — и пожала плечами.
Немного погодя он сказал:
— Простите меня, Виолетта Юрьевна. Но подумайте сами: если б, не дай Господь, что-нибудь такое случилось, разве бы я вообще пришел?
Она промолчала. Тогда он тяжело вздохнул и погрузился в работу.
Через некоторое время Виолетта Юрьевна, не отрывая глаз от калькулятора спросила:
— Может, вы своим гостям не рады?
Тогда Коллекционер отодвинул лежавшую перед ним кипу бумаг и сказал с отчаянием в голосе:
— Где уж тут радоваться! Я вот должен сейчас здесь торчать, а они у меня там одни, без присмотра!
Виолетта Юрьевна поймала его взгляд и, чуть прищурившись, спросила:
— Скажите честно: это женщины?
— Нет, — честно сказал Коллекционер и, подумав, добавил: — По крайней мере, один из них — точно не женщина.
Виолетта Юрьевна прыснула.
— Ну, тогда и волноваться не о чем. Не станут они рыться в ваших чемоданах, они же не маленькие. Успокойтесь.
— В том-то и дело, что маленькие! — вырвалось у Коллекционера.
Виолетта Юрьевна больше не стала ни о чем его спрашивать. Но, некоторое время исподтишка за ним понаблюдав, молча встала и вышла.
Походка у нее, вопреки довольно-таки хрупкой комплекции, была чеканная, так как обувь Виолетта Юрьевна носила особенную, московскую — простые черные шнурованые ботинки на грубой подошве, без каблуков. Один раз, когда ездили в ту самую командировку, Стяжаев даже видел, как она их шнуровала — сильными привычными движениями, похожими на то, как взнуздывают коней. А еще раньше из случайно подслушанного разговора двух сотрудников в уборной узнал, что ботинки эти английские и стоят дорого, хотя по виду ни за что не скажешь, а продаются в Москве в специальном магазине. В другие города их не возят, поскольку там не найдется на них нужного числа покупателей, скоро, наверное, и в Москву возить перестанут, невыгодно, лучше торговать подделкой.