Собиратель костей
Шрифт:
— О Господи!
— Главу той семьи звали Колин Стэнтон. Вот как раз он и остался цел и невредим. Он был военным врачом. Позже мне говорили, что он мог бы спасти и свою жену, и обоих детей, если бы действовал сразу и вовремя остановил кровотечение. Но в тот момент с ним что-то произошло, и он, замер на месте, как вкопанный, не в силах пошевельнуться. Наверное, такую реакцию дала охватившая его паника. Так он и стоял, пока они все трое умирали на его глазах.
— Боже мой! Но, Райм, это же произошло не по твоей вине. Ты…
— Позволь, я закончу.
— Да ты что?
— Муж отправился домой: они жили к северу от Нью-Йорка. У него был самый настоящий нервный срыв, и вскоре его отправили в психиатрическую лечебницу. Там он несколько раз пытался покончить с собой, за ним велось круглосуточное наблюдение. Сначала он хотел перерезать себе вены бумагой — обложкой журнала, затем он украл на кухне стакан и, разбив его, все же успел поранить себя. Вены ему зашили, но продержали в клинике еще примерно с год. Наконец, время подошло, и его выписали. Но примерно через месяц он снова решил покончить с собой. На этот раз при помощи ножа. Попытка оказалась удачной.
Я узнал о его смерти из некролога, который прислали в отдел общественных связей по факсу из Олбани. Потом кто-то из офицеров переправил его мне по электронной почте с припиской: «Думаю, тебя это заинтересует».
Далее началось новое расследование. Меня несколько раз допрашивали, хотели даже обвинить в профессиональной некомпетентности. Но все обошлось. Немного пожурили, а потом все забылось. Я лично думал, что меня вообще выгонят из полиции.
Амелия вздохнула и на несколько секунд закрыла глаза:
— И ты мне хочешь сказать, что не испытываешь никакого чувства вины по этому поводу?
— Уже нет.
— Я тебе не верю.
— Все имеет срок, Сакс. Я свое отстрадал. Я жил вместе с этими трупами. Но потом забыл о них. Если бы я не смог этого сделать, то как бы потом работал?
Она помолчала, видимо, что-то вспоминая, а потом заговорила:
— Когда мне было восемнадцать лет, меня как-то оштрафовали за превышение скорости. У меня спидометр показывал девяносто там, где разрешалось не более сорока.
— И что же?
— Отец сказал, что даст мне деньги на штраф, но я должна буду потом их вернуть. Причем с процентами. И ты знаешь, что он добавил при этом? Он сказал, что непременно бы надрал мне задницу за проезд на красный свет или что-то в этом роде, но что касается скорости… В общем, он меня понял. Отец заметил: «Я знаю, какое это великолепное чувство, родная. Когда ты в движении, тебя трудно поймать». — Амелия повернулась к Райму и продолжала. — Если бы я не умела водить машину, если бы я не могла двигаться, наверное, я тоже поступила бы так. Просто убила бы себя.
— А я повсюду ходил пешком, — подхватил Линкольн. — Я не очень часто садился за руль, да и машины у меня долго не было. Кстати, какая у тебя марка?
— Ну, такую, какую ты мог бы себе позволить, мне, разумеется, не осилить. Обычный «шевроле». «Камаро». Это еще отцовская машина.
— А откуда у тебя инструменты? Помнишь, ты говорила, что
— Это верно. Да, я дружу даже с гаечными ключами. Помнится, на мое тринадцатилетие мне вручили отличный набор головок с трещоткой. — Она тихо засмеялась. — А моя машина, она была настоящей развалюхой. Ну, типичная американская телега. Все винты в ней ходуном ходили, пока я не приложила руку. Теперь она как скала. А легкая, словно пушинка. Да я на ней любую «бээмвэшку» обгоню!
— И наверняка не раз обгоняла.
— Было как-то… Два раза, — уточнила она.
— Машины для инвалида являются своего рода статусом, — пояснил Райм. — Я вот вспомнил, что когда был еще в реабилитационном центре, мы часто говорили об автомобилях. Все в палатах сидят или лежат, а мы начинаем мечтать о том, кто какую машину хотел бы приобрести. Вершиной всего, конечно, считались инвалидные кресла. На втором месте были машины с ручным управлением. Но мне, конечно, не грозит ни то, ни другое. — Он прищурился, пытаясь освежить память. — Интересно, сколько же лет я не ездил в автомобиле? Уже и забыл эти ощущения.
— А у меня возникла прекрасная идея! — встрепенулась Сакс. — Прежде чем твой приятель, ну, этот доктор Бергер, заявится сюда, позволь, я тебя покатаю? Или это тоже большая проблема? Ты сидеть-то хоть можешь? Я помню, ты говорил, что инвалидное кресло тебе не подходит…
— Инвалидное — да, действительно, но машина? Наверное, это было бы здорово. — Он рассмеялся. — Сто шестьдесят восемь, говоришь? Миль в час, я имею в виду.
— Ну, то был особый день, — кивнула Сакс, и глаза ее заблестели. — Прекрасная погода, и никакого патруля на дороге.
Затрещал телефон, и Райм сам ответил на звонок. Говорил Лон Селитто:
— Все церкви в Гарлеме под контролем. Во главе операции стоит агент Деллрей. Линкольн, этот человек совершенно преобразился, ты даже не поверишь! Да, еще задействованы тридцать полицейских с рациями и уж не помню сколько охранников от ООН. В общем, все церкви осматриваются, даже если мы какую-нибудь забыли, она уже под наблюдением. Если он не покажется до утра, в семь тридцать мы обязательно проведем повальный обыск. Это на тот случай, если ему все же удастся подкрасться незаметно. Но мне почему-то кажется, что мы его сегодня возьмем, Линк. — Лон говорил чересчур возбужденно и вдохновенно для детектива, занимающегося расследованиями убийств.
— Хорошо, Лон, около восьми я пришлю Амелию на твой командный пункт.
Селитто повесил трубку.
В комнату постучался Том, потом осторожно открыл дверь, словно рассчитывая обнаружить своего хозяина в компрометирующем его положении. Райм не смог сдержать смеха.
— Ну все, отговорки больше не принимаются, — раздраженно заявил помощник. — Всем спать.
Было уже три часа ночи, а Райм совершенно забыл об отдыхе. Он витал в каких-то неведомых далях. Где-то вверху, над собственным телом. На какое-то мгновение ему даже показалось, что у него начинаются галлюцинации.