Собиратель миров
Шрифт:
— Надо многое объяснить. На мне были такие задачи, какие никто больше…
— Мы будем настолько подробны, как того потребует дело.
— Я много лет был ему опорой. Не только здесь, в Бароде, я переехал с ним, когда его перевели…
— Понимаю.
— Я верно служил ему.
— Без сомнения.
— Без меня он пропал бы.
— Конечно.
— И как он меня за это вознаградил?
— Неблагодарность — вот награда для чистых сердцем.
— А я спас ему жизнь!
— Позвольте узнать, кому направлено послание?
— Никому.
— Никому? Довольно необычно.
— Никакому определенному человеку.
— Понятно. Вы желаете
— Нет. Или нет, да. Не знаю, кому мне отдать это письмо. Его знали все ангреци в городе, но это было уже давно, может, слишком давно, не знаю, но кто-то из них, конечно, еще остался в Бароде. Еще сегодня утром я видел лейтенанта Уистлера. Он проехал мимо в экипаже, в одном из этих новых экипажей, с половиной крыши, из кожи, великолепная повозка. Чуть не задавила меня. Но я сразу узнал лейтенанта Уистлера. Он несколько раз бывал у нас. Я побежал за повозкой, она вскоре остановилась. Я спросил кучера.
— И что же?
— Нет, сказал он, это повозка полковника Уистлера. Я не ошибся. Мой господин посмеивался над его фамилией.
— Так значит, мы напишем полковнику Уистлеру!
Чтобы продемонстрировать готовность, лахья открывает чернильницу, берет в руку перо, обмакивает, царапает для пробы и, чуть нагибаясь, замирает. Встревоженная пришельцем пыль осела. Со стороны слепящего и мучительного света, жмуриться от которого у лахьи больше нет желания, раздается робкий голос. Догадки превращаются в намеки, намеки — в схематичные образы, образы — в персонажей, незнакомцы становятся людьми с именами, характерами и историями. Лахья крепко зажал перо двумя пальцами, но не понимает ни истока, ни основы в истории жизни, которую ему сейчас преподносят. Нет смысла записывать этот неловкий обрывистый лепет.
— Послушайте. Так не пойдет. Вначале нужны какие-то идеи, заметки, наброски, тогда я смогу обдумать должное оформление письма.
— Но… мне нужно знать, во что мне это обойдется?
— Дайте две рупии в задаток, Наукарам-бхай. Позже увидим, каковы затраты.
Туго набитый город порой отрыгивал, и разило так, словно все вокруг разъедено желудочным соком. По обочинам дороги лежал полупереваренный, тающий сон. Ложка врезалась в мякоть перезрелой папайи, по дороге с рынка домой ступни потели кориандром. Он не знал, что вызывает у него большее отвращение, то ли бриз со стороны моря в отлив, прогнивший водорослями и распластанными на берегу медузами, то ли ароматы мусульманского завтрака, козьи внутренности, жирно поджаренные на маленькой печке. Путь человечества был вымощен каверзными соблазнами.
— Сэр, не в моем обычае мешать, столь важный господин, как вы, это видно, я сразу понимаю, но не подумайте… ни в коем случае, я простой человек, и обмануть вас немыслимо, нет, я не покушаюсь на ваше время, нет, нет, сэр, но если вам было бы угодно обратить ко мне ваш слух, я мог бы оказаться полезен.
Бёртон шел по улице, фланёр, который ощупывает дома внимательными взглядами. Он выделялся, молодой британский офицер с высоко поднятой головой и пышной бородой.
— Вы, очевидно, прибыли недавно. Как тяжело. Повсюду так, приезжаешь, а рядом никого, тяжело…
— Aapka shubh naam kyaa hee? — спросил офицер.
— Are Bhagwaan, аар Hindi bolte hee?Наукарам мое имя, к вашим услугам, сахиб, к вашим услугам.
Прожив неделю, Бёртон знал, что город кишит скользкими индийцами, для которых каждый офицер,
— К каким еще услугам?
— Вы быстро выучили наш язык, bahut atschi tarah. Вы только что прибыли, на самом последнем корабле из Англии.
— А ты навел справки.
— Случайность, сахиб, мой брат, кузен, работает, знаете ли, в гавани.
Что хочет этот юноша с не по годам умным лицом? Одет в неловкое тряпье. Рослый, чуть сутулый. Удивительно бледный, лицо располагает к себе, но не притягивает.
— Чем быстрей вы найдете слугу, тем лучше.
— Какая тебе забота?
— Я, Рамджи Наукарам, буду вашим слугой.
— С чего ты взял, что я ищу слугу?
— Неужели у вас уже есть слуга?
— Нет. У меня пока нет слуги. И нет лошади.
— Каждому сахибу нужен слуга.
— А почему именно ты? Почему я должен выбрать тебя?
Они остановились на перекрестке, где Бёртона ожидали новые приманки. До самого вечера, решил он, выходя поутру из отеля, он научится говорить «нет», будет твердым. Он откроется любым соблазнам и докажет, что может перед ними устоять. Чтобы потом всем им отдаться.
— Мне нужно только лучшее.
— Ах, сахиб, что значит — лучшее? На свете есть мужчины и есть женщины, и те мужчины, которые не берут женщину, потому что за углом, возможно, ждет женщина прекрасней и богаче, те мужчины остаются без женщины. Лучше взять сегодня, чем полагаться на завтрашнее обещание. Сегодня — наверняка, а что завтра — никто не знает.
Послезавтра у него появилась идея.
— Хочу увидеть город ночью.
— Желаете поехать в клуб, сахиб?
— Настоящий город.
— Что значит настоящий?
— Покажи мне места, где ищут наслаждения местные жители.
— И что вы хотите делать там, сахиб?
— То же самое, зачем туда приходят обычные посетители. Как они проводят время, пусть так же будет и со мной.
На этот раз Бёртон не взял с собой санитара, который пал бы духом уже от одной дороги. Ни единого огня, каждое встречное существо закутано в оболочку пыли. Улицы стали уже, а развилки столь многочисленны, что в одиночку Бёртон потерялся бы. Вскоре надо было идти пешком. Ощутив неожиданное напряжение, он спросил себя, услышит ли шаги прежде, чем нож войдет в его тело. Эта мысль возбуждала, вечер складывался в его вкусе. Впереди вырисовывался ряд домов, подойдя, они различили отдельные здания, все трехэтажны, на каждом этаже — балкон. На балконах — женщины, кричат ему, свешиваясь через перила, Hamara ghar ana, atscha din hee. Слишком громко и слишком жадно, чтобы он соблазнился войти внутрь дома, открытого, словно магазин, где дальнейшим процессом наверняка заправляет старая матрона. Лица так сильно накрашены, что затмевают голоса, а остальное — это развевающееся сари. Некрасиво, сахиб, не правда ли? И многие сюда приходят? Приходят те, кто имеет немного, но здесь нехорошо. Мы увидим кое-что получше, сахиб. Они прошли мимо здания, где, как знал Наукарам, курили опиум. Золото моих работодателей, подумал Бёртон, а точнее, источник всего серебра. Пары, которые ему надлежало охранять. Он хотел было зайти в опиумное логово, но смутили мужчины на входе, застывшие, как восковые фигуры. Не могут двигаться, объяснил Наукарам, слишком много опия.