Собирай меня по осколкам
Шрифт:
– Предложение из одного местоимения? Глубокий смысл, - сказал, чуть наклоняя корпус вперед. Опустил руку от живота, пытаясь не показать своих гребенных физических страданий. Уж чего, а жалости мне нафиг не надо. Пусть своего полудурка жалеет.
– Я… - мямлила Маша, что ей, собственно, не свойственно.
– Зачем пришла? – грубость вырвалась, а за ней и боль. Твою мать! Убью Романенко.
– Вот, в качестве благодарности за ночлег, - Уварова протянула черный пакет, который прятала все это время за спиной. Судя по звуку, там были фрукты. Я глянул на нее, на такую невинную и некогда
Она спит с ним. Стонет под ним, позволяет себя целовать и стоит здесь у меня на пороге. Строит овечку.
– Не надо, - щелчок в груди сжался и разлетелся на тысячу осколков. Моя Маша больше никогда не будет моей. Нас не будет. Мы закончились, когда она выбрала кровать Дениса.
– Что, в смы…
– Проваливай! – крикнул, сжимая челюсть до хруста.
– Ч-чт…
– Иди нахер отсюда! Проваливай со своей благодарностью, Уварова!
Пакет выпал из ее рук, губы задрожали, и я понял – это точка невозврата.
Наша Вселенная окончательно перестала существовать.
Глава 20 - Маша
20.1
Мне показалось, в груди оборвалась красная нить. Та самая, которая не давала упасть три года. В природе ее называют «надежда». Многие тянутся за ней, я же пыталась убежать. И теперь вот – нет никакой надежды. Слова Тимура разрезали красную нить, сковали спазмом горло, выкачали остатки чего-то светлого из сердца.
Кажется, сейчас было больней, чем тогда. Ведь он стоит напротив, смотрит мне в глаза и говорит таким ледяным тоном. Чужим.
А был ли Тим когда-то не чужим? Я была убеждена, я…
Губы задрожали. Из рук выпал пакет. Яблоки должны быть вкусным. Я выбирала их тщательно в магазине. Разглядывала каждое. Думала, приду к нему, расскажу правду. Может, мы сможем поговорить о прошлом.
Красное яблоко покатилось к ногам Авдеева, но он словно не заметил его, или не хотел замечать. Провел ладонью сбоку, возле ребер. Мне показалось, ему физически не особо хорошо. Но я откинула свои домыслы. Развернулась. Сделала шаг, через силу, через чертовски безумное желание высказать все. Да как он может так со мной?!
Использовал меня. Мстил моему отцу. Заставил поверить в любовь, заставил мечтать о совместном будущем. Разве это человечно? Разве я сделала хоть что-то, чем заслужила подобное отношение.
– А знаешь что! – молния пронзила грудь. Эмоции переполняли, сдерживать их в себе стало невмоготу. И я плюнула. На все: на гордость, на обиду, на любовь, которая до сих пор не утихла. Оглянулась, пытаясь разглядеть в этом парне того единственного. – Как же мы ошибаемся порой. Жаль время нельзя повернуть вспять. Жаль нельзя отмотать назад в тот день, когда ты меня геройски спас. Я бы никогда! Слышишь! Никогда не взяла твой номер.
– Да без проблем! – крикнул он, повышая голос.
– Какой ты все-таки! – вырвалось с придыханием у меня. Голос охрип. Глаза защипало, но я сморгнула. Не заплачу. Ни за что.
– Давай, - раздраженно говорил Тим. – Говори! Какой? Ну! Не дотягиваю до твоего недоПарня? До супер Романенко? Ах, ну да! С ним тра*аться, наверное, одно удовольствие, - явно язвил Авдеев. Я посмотрела
Что-то ужасно острое прошлось по сердцу. Задело жизненно важные органы. Дышать стало тяжело. Как в тот день в туалете.
– Знаешь, мне ведь было страшно. – Произнесла я, громко выдыхая. Сделала шаг назад, сжимая лямку рюкзака. Плевать. Просто плевать. Это не слабость. Говорить о таком – это сила. Так что буду сильной как никогда.
– Что?
– Когда твои дружки снимали на телефон, когда Гева разрезал мне майку в туалете, когда хотел облапать меня. Было страшно. А ты… - я сглотнула. Слезы заполняли глаза, и мне стоило невероятных усилий сдержать их. – Как Гева сказал, сначала Тим изводит девчонку, а потом с ней спит. Забавный, ты Авдеев. И да! – на последнем вздохе произнесла. Смотреть на него больше не было сил. Слишком много было в этом человеке, слишком много того, что я считала своим. – Денис не мой парень. И никогда им не был. А теперь, прощай.
Я развернулась и хлопнула дверью. Побежала вниз по ступенькам, не смотря вниз. В ушах стоял шум, и гул сердца. По щекам катились горькие слезы. Душа разрывалась, словно туда напихали осколков. Кажется, я сама стала одним большим осколком от стекла.
Говорят, время лечит. Говорят, все забывается. Только дни сменяют друг друга, небо из голубого превращается в серое. А я продолжаю видеть под ногами лужи. Глубокие лужи из собственных слез.
Это когда-нибудь закончится?
Я завернула за дом, и упала на колени на землю. Холодную, промозглую землю. Громкие всхлипы, плач из самого сердца. Как и три года назад. Зачем он вернулся? Зачем ломает меня? Неужели было мало? Неужели у мести не бывает конца?..
20.2
Домой я не пошла ночевать. Не могла просто. И не в дверях дело, которые не закрываются. А в том, что в этом подъезде, в квартире этажом ниже живет Тим. Спит. Ходит. Дышит. Это пытка. Как резать на живую. Как обливать кипятком открытую рану.
Я должна перестать думать о нем, должна перестать общаться с ним. Чертова красная нить никому не нужна. Тимур не мой и не был моим. Нас не существовало. Никогда. И не будет существовать.
Ночевать напросилась к Соньке в общагу. Она, конечно, завалила вопросами. А потом мой сотовый взорвался от входящих от неизвестного номера. Я испугалась. Наверняка это те товарищи, которые залезли в квартиру. Поэтому отключила мобильный. Не дай Бог вычислят как-то. Тогда и Сонька пострадает.
Спала я тяжело, мучительно, все мешало: и шорохи, и свет из окна, и сопение соседок. Но главное мешали мысли. Много разные разрушающих мыслей. Слезы облевали щеки, осушали меня изнутри. Кажется, я проплакала всю ночь. Ветер за окном выл, дождь со снегом срывался, последние зачатки тепла умирали вместе со мной.
Утром Сонька разбудила часов в восемь. Принесла молоко с печеньем, заботливо поставила все это на тумбу. Девчонки, с которыми она жила, уже собирались на занятия. Я же решила – не пойду. Не могу, не хочу. Итак, тошно. Да и сил не было даже с кровати подняться. Второй прогул за три года. Спасибо, Тимуру. Постарался.