Соблазн быть счастливым
Шрифт:
– Это ваш кот?
– Ну уж нет, какой мой, это кот синьоры Витальяно, нашей соседки. Бедняжке иногда удается ускользнуть из ее цепких лап.
Эмма снова улыбается, и затем несколько минут на сцене царит стук вилок по тарелкам.
– Вы живете один? – в какой-то момент спрашивает она.
Меня всю жизнь называли на «вы», но сейчас я чувствую, что мне это надоело.
– Давай перейдем на ты.
Она, жуя, кивает.
– Да, я живу один, моя жена умерла пять лет назад.
– Мне очень жаль, – шепчет она и снова склоняется над тарелкой.
С опущенной головой и длинными каштановыми
– У меня дочь старше тебя, и она очень на тебя похожа, – озвучиваю я свои мысли.
– Она замужем?
– Да. – На секунду я испытываю искушение рассказать о том, насколько заурядна ее жизнь.
– И потом, у меня еще есть Данте, которого ты видела.
– И он тоже женат?
– Нет, он не такой, как все, – коротко отвечаю я, прежде чем поднести бокал к губам. Это было совсем ненужное уточнение, но это сильнее меня – каждый раз, когда я о нем говорю, эта информация выскакивает сама по себе.
– Понятно, – только и говорит она.
– Почему ты не уезжаешь к своим родителям? – интересуюсь я, покончив с едой.
– Я сбежала из дома в четырнадцать лет: мой отец пил и постоянно цеплялся то ко мне, то к маме. И поэтому, как только смогла, я от них ушла. Представляешь, я поклялась себе, что никогда не стану связываться с мужчинами…
Есть люди, жизнь которых будто предопределена и следует по накатанным рельсам без каких-то внезапных поворотов или происшествий, способных изменить ход событий. Что ж, иногда даже жизнь оказывается банальной.
– В любом случае, сейчас мне не хочется больше разговоров.
Я киваю. Мне нравится эта девушка – как и Россана, она не ходит вокруг да около, а высказывает все без обиняков.
– Как ты думаешь – может, посмотрим немного телевизор?
– Телевизор?
– Ну да. У тебя же есть телевизор?
– Конечно, – киваю я и поднимаюсь.
Она ведет себя так, будто она – моя внучка и этот дом поможет ей переждать неприятности. Дома бабушек и дедушек часто служат убежищем для удравших откуда-нибудь внуков.
Я редко смотрю телевизор, да и то только что-нибудь документальное. Иногда мне приходится буквально заставлять себя, чтобы его включить. Отчасти потому, что я не хочу становиться похожим на Марино, а отчасти потому, что за всю мою жизнь телевизор мне приходилось смотреть даже слишком много.
Мы садимся рядышком на диван, и я невольно усмехаюсь. Жизнь все-таки странная штука: ты вдруг обнаруживаешь, что сидишь за одним столом или на одном диване с тем, кто до вчерашнего дня с тобой даже не здоровался. Полагаю, что в этом преимущество одиноких людей – уметь оказаться рядом. Пару мгновений спустя на диван заскакивает Вельзевул и удобно устраивается между нами.
– Когда его нет, я просто счастлива, – произносит она, щелкая по каналам, – даже если иногда дома слишком пусто и тихо.
Ну конечно, дома слишком пусто и тихо. Люди привыкают ко всему, дорогая моя Эмма, даже к пустоте и тишине, и в конце концов ты начинаешь с ними разговаривать.
–
– Большое спасибо. – Она даже не поворачивается в мою сторону.
После небольшой паузы я снова начинаю разговор.
– Хочешь, я скажу тебе одну вещь? – И на этот раз она оборачивается ко мне.
– Женщину, которую я очень любил, звали так же, как и тебя: Эмма.
Она подтягивает колени к подбородку и откликается:
– Это была твоя жена?
– Нет.
Так кто же тогда? – кажется, спрашивает она взглядом.
– Это долгая история, – задумчиво говорю я и возвращаюсь к телевизору.
Мы сидим молча, уставившись в экран, пока я не замечаю, что у меня слипаются глаза. Похоже, пора идти спать – в конце концов, я все-таки старик. Я поворачиваюсь к Эмме и обнаруживаю, что она спит, свернувшись калачиком. Так она кажется еще более беззащитной. Непонятно, почему у некоторых людей нет ангелов-хранителей, чтобы они их защищали. Меня ангелом уж никак не назовешь, и все же мне сразу хочется встать и найти чем укрыть Эмму. Я укутываю ее пледом, выключаю телевизор, затем свет и отправляюсь в кровать. В тишине дома слышится лишь мурчание Вельзевула, который свернулся колечком в ногах у этой беззащитной девочки, решившей прийти ко мне, чтобы вывести меня из спячки. Я был бы так рад поддержать тебя, Эмма, помочь тебе спастись, вот только боюсь, что я на это не способен. За всю мою жизнь я так и не научился смело и бестрепетно протягивать руку помощи.
Супермен в юбке
В мое время с приглашенными на праздник обращались внимательно и любезно, окружая их всей возможной заботой. Теперь же существует такое понятие, как фуршет – еще один способ усложнить жизнь бедным людям, которые и без того были вынуждены надеть приличный костюм, вызвать такси и появиться на вечере с полагающейся случаю дежурной улыбкой. Что касается меня, то дело обстояло не совсем так: я не стал надевать никакого праздничного костюма, а пришел в том, в чем хожу каждый день. Достигнув пенсионного возраста, я перестал усложнять себе жизнь – все равно никто никогда не скажет в лицо старику, что он одет неподобающим образом. Зато все остальные вокруг одеты скорее элегантно и разгуливают по залу, делая вид, что восхищаются картинами Перотти, хотя на самом деле их гораздо больше привлекают подносы с едой. Проблема в том, что подойти к столу просто невозможно – некоторым гостям удалось захватить все места в непосредственной близости к угощениям, и они не желают оттуда уходить. К счастью, я старик, а старикам можно посидеть в ожидании, пока кто-то из близких не принесет им тарелочку, полную вкусной еды.
– Держи, – говорит Звева, протягивая мне тарелку.
Вот почему хорошо иметь дочку. Ведь Данте о еде даже и не думает – он расхаживает от одной картины к другой, улыбается, дает пояснения, пожимает руки, а отдельных людей приветствует с особым почтением.
– Почему твой брат так услужлив с этими людьми? – недовольно замечаю я.
– Услужлив? Мне так не кажется, он просто ведет себя любезно.
– Разница невелика.
– Вот именно, и ты ее не видишь.
Моя дочь меня не выносит – мне нужно иметь это в виду и постараться что-нибудь с этим сделать.