Соблазн гнева

Голубева Татьяна В.

Ох, кошмар…

Что же ей делать?!

Чтобы немного успокоить взвинченные нервы, Марина решила разобрать еще один из пластиковых мешков с одеждой. И хоть как-нибудь распихать по тесным стенным шкафам и полкам его содержимое. Просто ужас, как приходится хранить хорошие, дорогие вещи! Чертов Дикулов, пожалел денег на нормальную квартиру, чтобы гардеробная комната была! Куда все это девать, где развешивать и раскладывать?..

Она разрезала скотч, державший черный пластик и горестно вздохнула.

Туалеты от мадам Гориной…

Сколько

они принесли ей радости еще недавно, летом! С каким наслаждением Марина примеряла и покупала их! Платья, костюмы, отдельные пиджачки… Она взяла тогда все, что подошло ей по размеру. Остальное досталось Инне, до ниточки. Гениальная портниха вежливо поблагодарила дам, но Марина снова ощутила: эта женщина не принимает ее. И Инну тоже. Они для нее не просто чужие, они… как бы это поточнее выразить? Мадам Горина как будто смотрела сквозь них куда-то вдаль, Марина и ее мачеха для нее не существовали. Марина вспомнила, как она взяла книгу, лежавшую на стуле рядом с примерочной кабиной, пока Инна любовалась на себя, и посмотрела на обложку. И тут же тонкая рука мадам Гориной протянулась к томику и вежливо, но твердо забрала его у Марины.

– Вам это будет неинтересно, – ровно сказала она.

Но Марина запомнила и автора, и название. Макс Фриш, «Назову себя Гантенбайн». И не поленилась потом пойти в Дом книги на Невском и купила эту книгу. Уж очень ее разбирало любопытство, да и странно было ощущать такое неприятие…

Ей действительно оказалось неинтересно. Более чем неинтересно. Она с трудом одолела первые три страницы – и забросила книгу в угол. И охота же кому-то мозги сушить такими сочинениями!

В итоге Марина решила, что мадам Горина просто-напросто принадлежит к породе тех воображал, которым нравится выглядеть умнее других, хотя на самом деле они обычные люди. Ну и наплевать.

Однако платья…

В них было нечто такое, чего Марина никогда не видела даже в произведениях самых знаменитых модельеров. Кроме безупречного мастерства и изумительного вкуса, в них ощущалось еще и что-то… домашнее, что ли? Уютное, теплое. Наряды госпожи Гориной при всей их элегантности и светском блеске притягивали к себе, пробуждая где-то в глубине ума воспоминания о самом лучшем, самом радостном, что случалось в жизни… Марина, как ни старалась, не могла понять, в чем тут загадка. К тому же сейчас, в этот момент ей и не хотелось вспоминать о радостном. Ей хотелось ненавидеть весь свет.

И потому она кое-как затолкала изысканные вещи назад в мешок и крепко-накрепко завязала его.

* * *

И снова мысли Марины вернулись к горничной Вере. Интересно, сколько ей платил Дикулов? Сейчас бы Марине прислуга никак не помешала. Пол грязный, в ванной гора нестиранного белья, корзина битком набита, в мойке на кухне посуда уже не помещается… и что прикажете со всем этим делать?

Чертова дрянь эта Верка, дрянь, как любая прислуга… только и знают эти горничные, что подсматривать за хозяевами!

Хотя вообще-то…

Вообще-то,

наверное, серая мышь не могла предположить, что Марина окажется господину Дикулову неродной. Да и кому бы такое пришло в голову? Вера хотела сделать как лучше, хотела, чтобы господин Дикулов не отдал сгоряча свое состояние в руки женщины, обманувшей его, решившей родить от любовника и сделать при этом вид, что отец младенца – ее законный муж… Вера беспокоилась о Марине, потому что Марина помогла ей, дала возможность учиться.

Ай, ну ее, эту Верку. Забыть о ней, и все тут!

Но в ушах Марины продолжал навязчиво звучать голос бывшей горничной. Она позвонила днем, когда веселье в дачном коттедже только-только начало набирать обороты.

– Марина Сергеевна, это Вера. Вы уж извините, что я вас побеспокоила, просто тут такое дело… Даже не знаю, как сказать.

– Говори как есть, – посоветовала уже основательно поддавшая Марина.

– Да понимаете, я у вас одну книгу забыла, она в кухне лежала, вот я о ней и не вспомнила, когда вещи собирала. Ну, подошла к вашему дому и вижу: Инна Григорьевна подъезжает, да не одна, а… ну, в общем, с молодым человеком.

– Ну и что? – удивилась Марина. – Подвез ее кто-то, что особенного?

– Нет, не подвез, – возразила Вера. – Она его через черный ход в квартиру впустила.

– Через черный? – нахмурилась Марина, пытаясь сообразить, зачем бы мачехе вести кого-то через кухню. – Почему через черный?

– Вот и я удивилась, – тихо сказала Вера. – И… Уж простите меня, только мне это не понравилось. Вы и ваш батюшка так мне помогли, так помогли… В общем, я подсмотрела.

– Как это подсмотрела? Откуда?!

– Да понимаете, там ведь напротив… то есть я хочу сказать, из подъезда того дома, что с Малой Конюшенной, окно спальни господина Дикулова хорошо видно. Я когда уборку делала, не раз замечала, как там разные молодые люди на подоконнике сидят, курят… значит, войти в подъезд можно, не заперто. Я и пошла туда.

– И что увидела? – осторожно спросила Марина, мгновенно трезвея.

– Вот то и увидела… нехорошее дело. Уж и не знаю, как быть. Думала Сергею Пафнутьевичу позвонить, да побоялась. Вы уж сами решите, ладно?

– Ладно, решу, – согласилась Марина. – Как дела-то? В смысле с институтом?

– Пока не знаю, экзамены-то еще не скоро. Но я занимаюсь, готовлюсь.

– Ну, учись, студентка.

Марина прекрасно помнила, как она размышляла, уставившись на мобильник. А потом, тяпнув для храбрости хорошую порцию шотландского виски, позвонила отцу.

И это, наверное, была самая большая глупость, совершенная ею за все годы ее жизни.

Около восьми вечера Марина все-таки решила, что кофе нужно купить сегодня, иначе придется бежать за ним спросонок, а это уж совсем никуда не годится. Ближайший гастроном находился буквально в пяти минутах ходьбы, так что выводить машину не имело смысла. Но что там на улице, как одеться?