Соболёнок
Шрифт:
А снаружи всё так же играла непогода, и месяц молодой то показывался, то исчезал в рваном покрывале облаков.
***
Говорят, февраль – месяц вьюг и метелей, непогода властвует во всей своей красе. Снежные бури по нескольку дней властвуют, накрывая всё пространство вокруг. В этот раз всё было не так. Тяжёлая для всех зима подходила к концу. Через несколько недель тронется лёд, грохоча и ломая острые кромки, друг о друга упираясь в прочные берега. Раскроются почки, улыбнутся солнышку весеннему первые подснежники. Очнутся от зимней спячки и хищники, и травоядные.
На ветке могучего кедра сидел, сердито нахохлившись, старый филин Мерген 2 .
Одна из синичек, щебеча радостно, присела на веточку чуть повыше Мергена. Попрыгав туда и обратно, неуклюже задела пласт тяжёлого, мокрого и колкого снега. Он обрушился на серо-бурого филина, сидевшего в тени дерева на ветке. Синичка, не заметив его, заголосила радостно своим подружкам: смотрите, пернатые, зима закончилась, и ветки деревьев сами холодный снег сбрасывают!
2
Мерген – (толкование с тюркского языка) искусный охотник.
Однако снежный пласт оказался крепким и не рассыпался, как могло бы быть, а налип своей мантией, покрыв Мергена. Он вдруг зашевелился, повернул голову и стряхнул налипший на него снег… Бедненькая, глупая синичка не успела даже чирикнуть, как филин, расправив крылья, поднялся вверх, вытягивая острый клюв и заточенные когти…
Мерген тщательно прожевал комок перьев – питательности никакой, только силы свои потратил впустую. Сердито повернулся в сторону берёзовой рощицы, где перепуганные пташки устроили громкий переполох, посмотрел и ухнул – сердито, всем своим видом показывая, кто здесь в лесу хозяин. Сразу затих птичий концерт, и тишина неожиданно опустилась на поляну, даруя старому филину желаемый отдых и покой.
Время тикало в своём неспешном беге, солнышко дневное совершало оборот по небу, а Мерген дремал, прислонившись к стволу нагретого дерева, прячась от ярких лучей под густыми хвойными лапами.
Исхудал за зиму филин, добыча попадалась всё чаще мелкая, да и неспокойно было в этом лесу. «Всему виной странное двуногое создание, – лениво размышлял Мерген. – Ходит по лесу, пугает, гремит и истребляет почём зря». Нет, и сам филин был искусным охотником, но никогда не позволял себе ловить дичь на пропитание в больших количествах и, как казалось ему, всю подряд. Всё честно – есть добыча-еда, есть хищник-едок. «Зачем шкуры забирать, а мясо хищников оставлять, закапывая в снегу, – не понимал старый Мерген. – Кому нужны эти меха, когда добра этого… – филин посмотрел одним глазом вниз, на горку перьев под деревом, – хоть по самый клюв укутайся!»
А ещё конкуренты разные… Мерген сердито заклекотал, взъерошив перья и поводя головой из стороны в сторону. Не волков, не медведей и лисиц не любили совы. Соболи-проныры – вот кто главную угрозу составлял в борьбе нелёгкой за добычу пропитания.
Кунья порода всех красных полёвок – м-м-м, вкуснотища какая! – ловит. Такую хорошо клювом подбросить в воздух, тренируя ловкость свою и когтей цепкость, а потом и заглотить целиком. Но больше всего Мерген не любил соболей за то, что его добычу из-под клюва утаскивали. Казалось бы, бегает себе мышка, бери и ешь на здоровье, а нет! Выскочит из зарослей гибкий хищник и заберёт из-под клюва добычу вкусную, и клацнут когти впустую над ним, ух-ух-у-ух! Пусть бы на белок охотились: эти стрекотуньи быстры и на язычок остры – не дай судьба промахнёшься,
Лучик обеденного солнца сверкнул острым когтем, пробивая броню ледяного спокойствия старого филина. Ухнул Мерген громко, и притихла живность вокруг. Расправил крылья охотник ночной, гроза полёвок и зайцев, и отправился в полёт от света подальше для него ненавистного.
Направился филин в сторону устья Шегарки. Не знал он, что неподалёку молодая соболица, отправившаяся за пропитанием, чтобы накормить своего единственного сына, лежит в силках подснежных, и что вечером заберёт её, ослабевшую от боли и холода, охотник Афанасий, и будет рад он удаче, так как шкурки соболиные высоко ценятся в столице губернии Томске.
Не знал Мерген до поры до времени, что в дупле кедровом неподалёку спит маленький чёрный соболёнок – для него добыча вкусная, питательная, безопасная, но… недоступная.
Вдруг тревожный писк раздался в весеннем лесу. Повернул голову филин ловкий и опасный и направился на звук, кем-то издаваемый. И быть бы нашей истории короткой и несчастной, если бы дупло, в котором находился кроха, не было защищено обледеневшим снегом.
Небольшое дупло, из которого доносился тоненький голосок, от голода и холода, страха и отсутствия матери, маленького соболёнка, было в могучем кедре. Лёд покрывал входное отверстие, оставляя лишь маленькую дырочку, впускавшую воздух – только для соболицы молодой проскользнуть навстречу опасностям в поисках пропитания себе и сыну единственному.
Это была не первая охота юной хищницы после снов зимних и ухаживаний за сыном своим маленьким – чёрным, как небо ночное. Молодая соболица рада была и счастлива – оттого довольна, что удалось ей недалеко от дома своего достать глупого бурундука. И нет бы успокоиться на этом – ведь малыш не требует мяса вкусного, а нужно ему только молоко материнское, но ветер донёс вкусный запах, и потянулись лапки сами собой за чутким носом юркой лесной хищницы… м-м-м, как вкусно пахнет еда в центре небольшой полянки, присыпанной ночным снегом…
Шаг, ещё шажок, ещё чуть-чуть, и вот прыжок! Фу-ты ну-ты, успела, схватила! И вот в лапках кусочек мяса, чистого – без косточек – и непонятное, и оттого стало чуточку тревожно. Пора и домой, к сыну маленькому, ждёт ведь с охоты добытчицу мать, наверное, уже исстрадался от голода, если проснулся, разумеется.
Прыжок с центра поляны, ещё один…. Нет! Что это такое?! Почему задние лапки юной соболицы сковала непонятная и страшная тяжесть? Почему не двигаются они? Как такое возможно?!
Поднялась из-под снега ловушка, припорошенная до недавнего времени, бьётся в ужасе неопытная мать, и укатился прочь кусок мяса, ранее так манящий, и взлетел вверх под солнце яркое да небо синее полуденное прозрачными брызгами колкими снег, разворошённый борьбой за жизнь – борьбой непримиримой и обречённой…
Нельзя сдаваться, нет, ни за что! И пусть уже не чувствуется задняя часть тела своего, пусть гибкость уже не та, и пусть глупые птицы злорадствуют неподалёку! Есть шанс, надо перегрызть эту крепкую верёвку… что? Как же так… почему не выходит, что за злобное волшебство – не справляются зубы острые и не поддаётся в бессильных попытках перекусить жёсткая верёвка….
А потом от безысходности пришло понимание, что не суметь ей вырваться из ловушки чудовищной. И лежит соболица измученная, и тускнеют глаза её яростные, и остаётся одна в мыслях сильная надежда… Сынок, сыночек! Он вырастет, он должен, он будет сильным… И как-то забывается, что малышу ещё надо подрасти, ему надо как-то выжить в этом опасном мире, ему нужна еда…