Собор памяти
Шрифт:
Он повернул голову, дёрнув петлю, связанную с рулём — и обнаружил, что может до некоего предела выбирать направление полёта. Но тут парение прекратилось, словно пузырёк тёплого воздуха, в который он был заключён, вдруг лопнул, прорвался. Ему стало холодно.
Воздух был холоден... и недвижен.
Леонардо яростно заработал воротом, надеясь, что сможет махать крыльями, как птица, покуда не отыщет новый поток тёплого воздуха; но ему не удалось добиться движения вперёд.
Снова он падал, как стрела — по дуге.
Хотя сопротивление воздуха было так велико, что он не мог удерживать крылья в горизонтальном
Оставалось лишь надеяться на то, что ему удастся поймать ещё один восходящий поток.
Но вместо этого его захватил воздушный водоворот, отшвырнув летающую машину, как щепку, в сердце бури. Леонардо изо всех сил пытался удержать крылья в горизонтальном положении. Он боялся, что ветер оборвёт их; и действительно, беспорядочные порывы ветра словно сговорились сбросить его вниз и размозжить о скалу.
Время для Леонардо замедлилось — ив один долгий миг он увидел поляну в лесу словно в увеличительное стекло. Он увидел людей, которые глазели на него, вытянув шеи; и в этот пронизанный ветром миг он вдруг взглянул на себя свободно, по-иному. Словно это и не он падал навстречу смерти.
Где же славословия и здравицы, подивился он — или люди онемели и устрашились при виде того, как один из них падает с неба? Скорее уж они втайне желали ему упасть — их подспудные порывы вряд ли отличались от устремлений толпы, не так давно склонившей несчастного, обезумевшего от любви мальчишку-крестьянина спрыгнуть с крыши на каменную мостовую Виа Калимала.
Справа от себя Леонардо заметил коршуна. Не видение ли это, подумал он, вспоминая давнишний сон о большой птице — коршун упал на него, тогда ещё младенца в люльке, и отхлестал по лицу гладкими, маслянистыми перьями хвоста.
Земля была уже всего лишь в трёх сотнях футов.
Коршун попался в ту же ловушку, что и Леонардо; и он увидел, как птица, накренясь, ушла в сторону — и полетела по ветру. Леонардо переместил центр тяжести, манипулируя рулём, и изменил угол наклона крыльев. Так ему удалось последовать за коршуном. Руки и ноги у него были тяжёлыми и бесчувственными, точно свинцовые гири, но, по крайней мере, он сумел хоть немного сохранить управление машиной.
И всё же он падал.
Он уже слышал, как кричит внизу толпа. Она редела, словно люди разбегались с его пути. Он подумал о Катерине, о своей матери.
И следовал за коршуном, точно это было его вдохновение, его Беатриче.
Катерина.
Джиневра.
И земля, встающая на дыбы.
На миг Леонардо завис над тёмно-зелёным покровом леса. Но — лишь на миг. Тёплый ветер обдул его; и Великая Птица взмыла, оседлав воздушный поток. Леонардо поискал взглядом коршуна, но тот исчез, словно был духом и теперь воспарил, лишённый веса, через все сферы к Primum Mobile. Леонардо попытался направить полёт машины так, чтобы приземлиться где-нибудь в полях, за лесом.
Тёплая струя влекла его ввысь и вдруг, словно издеваясь, исчезла. Стараясь не двигать крыльями, Леонардо несколько секунд скользил по ветру. Но вот новый порыв отбросил его назад, и он упал...
Шлёпнулся оземь.
Спесивец.
Я вернулся
И ему представилось, будто он стоит перед бронзовой статуей, что хранит вход в собор его памяти. Это трёхглавый демиург. Лица его отца, Тосканелли, Джиневры глядят на него; но именно Джиневра произносит слова, что освободят его от мира, слова, записанные Лукой: «Nunc dimittis servum tuum, Domine» — «Ныне отпущаоши раба твоего, Владыко».
Нет, Джиневра, я не могу оставить тебя. Я люблю тебя. Я не завершил ещё своего труда, своего...
Лицо отца хмурится.
Леонардо проиграл.
Деревья кружились под ним, плясали, словно сорванные с корней; и снова естественный ход времени нарушился. Он видел знакомые лица; видел камни, лежащие, как алмазы, в чёрной грубой земле; лохмотья перистых облаков, за которыми сверкает солнце; кустарник на горном склоне; растения с длинными листьями, пронизанными чёткой тонкой паутиной жилок.
Время растянулось... и сжалось.
И тьма за его сомкнутыми веками превратилась в сумерки.
Наверное, я умер.
Nunc dimittis...
Однако в уютной тьме Леонардо смог укрыться в своём соборе памяти, храме со многими куполами и покоями, покуда не заполненными. Он был в безопасности в тайниках своей души; и он бежал от портала к башне, от нефа к часовне, через ясные, знакомые воспоминания, следуя за коршуном.
Тем самым, что явился Леонардо.
Давным-давно.
Как во сне.
Часть вторая
MATERIA
Один успел упасть, другой — подняться,
Но луч бесчестных глаз был так же прям,
И в нём их морды начали меняться.
Дикарь тот, кто спасает себя.
Глава 9
MEMENTO MORI
Я умираю каждый день.
Как солнце в зеркале, двуликий дух
Из глубины очей её мерцает,
И облик — всякий раз иной из двух.
Даже по прошествии трёх недель головные боли не прекращались.
Упав на лес, Леонардо сломал несколько рёбер и получил сотрясение мозга. Он пролетел меж толстых лиловых стволов кипарисов, раздирая в клочья, как тряпку, дерево и ремни Великой Птицы. Его лицо уже чернело, когда слуги Лоренцо отыскали его. В себя он пришёл в доме отца; однако Лоренцо настоял, чтобы его переправили на виллу Карреджи, где им могли бы заняться лекари Пико делла Мирандолы. За исключением личного дантиста Лоренцо, который, вымочив губку в опиуме, соке чёрного паслёна и белены, удалил ему сломанный зуб, пока Леонардо спал и грезил о падении, прочие лекари только и делали, что меняли ему повязки, ставили пиявок да ещё состряпали его гороскоп.