Собор (сборник)
Шрифт:
Через мгновение такая вероятная Фелисия Алонсо будет избита до бессознательности, с нее сдерут все, что на ней имеется, после чего орда таких Пуньо грубо, по-садистски и неоднократно ее изнасилует. Может быть тогда - по закону отождествления жертвы с мучителем и через истинное унижение сброшенная на тот же уровень страха и бешенства - может тогда она хоть что-то поймет в их жизни, хотя и в этом не до конца следует быть уверенным.
Ведь что становится причиной того, что перепуганный, чуть ли не аутистический мальчишка Пуньо затем превращается больного гневом преступника? В каком танце прыгают мысли у него в голове? Какого они цвета? Под какую песню они пляшут? Никто не научил Девку искусству трансляции чужих
СЕЙЧАС
Это здесь. Караван притормаживает. Имеется боковая дорога: темная, неосвещенная и никак не обозначенная — это здесь, именно сюда сворачивают все автомобили каравана. Охранник прячет книжку. Он обменивается все более длинными предложениями со своими невидимыми коллегами. Сама Фелисия Алонсо тоже разговаривает: по телефону, с людьми, известными ей лишь по имени и фамилии, из тех досье, которые читала еще в Школе.
– Пуньо. Именно так, Пуньо. Опоздание не по нашей вине. Они готовы? Что это означает? Нет, нет; он для Бездны Черных Туманов. Была договоренность. Что это, черт подери, значит? Он у меня тут в состоянии подсна. В таком случае позвоните генералу. И знайте, что обязательно напишу!
Дорога сворачивает, опадает и вздымается словно стон джазовой трубы в задымленном клубе. Карета скорой помощи едет значительно медленнее, довольно сильно трясясь. Тело Пуньо колышется на носилках; Фелисита Алонсо машинальными движениями поправляет расположение опутывающей его сети щупалец припотолочной аппаратуры, Дождь уже совсем перестал лить, гроза прошла, близится рассвет; но пока что длится ночь, безлунная ночь, и здесь посреди дикой пустоши, под стволами стародавних деревьев, царит чуть ли не абсолютная темнота.
Свет фар с трудом протискивается в плотную материю мрака. Коротковолновые рации водителей трещат в неустанном диалоге: только один из них когда-то уже ехал по этой дороге. Они еще сильнее притормаживают, потому что приближаются к первому контрольному пункту. Но солдаты пропускают их без каких-либо особых формальностей. Но потом дорога становится все хуже, ускороить нельзя, трудно даже удержать ту же самую скорость. Охранник, бросив в воздух парочку, на первый взгляд, ничего не значащих замечаний, впервые обращается к Фелиции Алонсо:
– Какие-то неприятности?
– Нет, — обрезает та.
Второй контрольный пункт. Высокая ограда, вырастающая металлическим скелетом из лесной чащи. Сержант с прибором ночного зрения на голове заглядывает в карету, и тут же заполнявший машину клинически чистый воздух выпирается холодной, сырой, ароматной смесью растительных газов жизни и смерти. Пуньо не чувствует и этого.
Через четверть часа, когда машины съезжают под землю, в темную пасть скрежещущих раздвигающихся, тяжеленных ворот, он дрейфует, все глубже и глубже — в память. Ему снятся сны о снах. Его извлекают изнутри машины, кладут на другие носилки; и вот он уже едет по ярко освещенному коридору, а за ним трусцой спешит озабоченная Фелисита алонсо, одновременно подписывая десятки различнейших формуляров, бланков и заявлений, отдавая приказы небольшой толпе врачей и охранников, и тут же заядло ссорясь по телефону с незнакомым ей типом в чине майора. Низкий и хриплый женский голос провозглашает через интерком вызовы, предупреждения, административные объявления.
Пуньо здесь нет, он находится в своих последних снах. У него были сны, каких ни у кого не было. У него были Сны.
КОГДА ТЫ ЕЩЕ ВИДЕЛ СНЫ
А потом ты Их увидел.
Они танцевали. Это значит: ты видел танец.
Должно быть, тебе снился сон, только сны позволяют подобную бессловесную свободу мыслей; тебе совсем не нужно знать названий вещей, чтобы они тебе снились. Так что и это слово - "танец" - должно было родиться уже после пробуждения. В Сне его не было. В Сне были Они и перемена. Один раз, два, три - вокруг тебя, не спеша, но все же иначе. И опять же, только лишь после пробуждения ты начал размышлять над возможными значениями этих движений и перемещений, потому что там, в мрачной летаргии, ты был способен лишь к спокойному наблюдению, и уж наверняка не к тому, чтобы задавать вопросы или давать какие-то названия.
В этом отношении сон представлял собой оптимальное средство. Но, опять же, с самого начала это было одной из твоих основных догм: Школа - плутовка; Девка будет лгать, отрицать очевидное, пока не получит разрешения от Школы. Потому, в конце концов ты даже перестал ее спрашивать, хотя Сны становились все более нахальными. Мысли Школы, как и каждого оформленного как учреждение божества, оставались неисповедимыми для умов отдельных людей.
Теперь ты обладал возможностью побольше вглядеться в их мысли. Возможно, что наблюдаемая тобой простая прогрессия интенсивности и длины Снов представляла собой всего лишь иллюзию, вызванную постоянной сменой фильтров твоей памяти: Сны были те же самые, но ты просыпался, помня все большую и большую их часть, помня все более выразительней. Возможно, даже - ты допускал и такую возможность - это было результатом не вмешательства Школы, но процесса приспособления твоего разума к неизвестному, точно так же как организм, систематично третируемый небольшими порциями яда, становится все более нечувствительным к нему, хотя, одновременно, делается зависимым от химического состава средства.
Но в искусственном свете искусственного дня ты не тосковал по Снам, во всяком случае - не сознательно. Говоря по правде, ты их боялся. Школа в очередной раз устраивала тебе очередную гадость, а ты не был в состоянии этому противостоять.
Они танцевали, а нестойкая материя их не-тел сворачивалась тенистыми круговоротами с окружающей вас не-жидкостью. Висящий вверху/внизу источник слабого света нерегулярно мерцал. Они окружали тебя, размываясь в ничто, и опять возникая из густого, мутного центра Онироленда. Словно ветер, который в невидимом воздухе представляет собой ничто, но подхватив с земли пыль, песок и мусор и сплетя это все в бич торнадо, принимает максимально реальное и материальное тело. Они были словно волны на трехмерной поверхности моря, словно случайные сгущения в булькающем, темном бульоне всеобщей жизни.
Двое Их, трое, и вдруг двадцать, а через мгновение - уже никого; и вновь вокруг тебя плотная толпа. А представь себе существо, ограниченное n - x измерениями, где n — это количество измерений, в котором живешь ты сам, х же с начала пускай равняется 1; и вот представь себе, что ты встречаешь подобное существо. Для тебя оно как анимированный Микки Маус на плоском экране телевизора, но вот нем являешься для него ты — то есть, та часть тебя, которую она замечает? А теперь увеличь х до 2. Потом до 3. Ты уже ничего не в состоянии вообразить. Вот такая итерация и называется теогонией.