Собор (сборник)
Шрифт:
То, что теперь занимало место твоих глазных яблок, обладало повышенной чувствительностью к электромагнитным волнам, по своей длине приближающимся к рентгеновским лучам и, в гораздо меньшей степени, к инфракрасному излучению. Зашитые веки никаким образом не мешали тебе "видеть". И никто по ошибке принять по той же причине принять за спящего, потому что после второй операции ты просто органически не был способен заснуть, каким бы временным и неглубоким этот сон не был.
Все вышеуказанные перемены, их кумулятивное действие и внедрения каждого из них полностью заставили измениться и твое окружение. Тебя снова перевели: другое помещение. Этот раздел
Совершенно другой компьютер, совсем другой экран. Встроенная в стол сенсорная клавиатура лучилась мягким теплом. На первый взгляд неизбежная монохромность монитора с "кинескопом", излучающим исключительно рентгеновские лучи была преодолена благодаря дублирующей системе, работающей в инфракрасных лучах, и сопряжению с ним сложной системы метадинамиков, которыми это помещение было оборудовано с самого начала. Эту систему спроектировали и построили исключительно с мыслью о тебе, чтобы ты, наконец, начал развивать чувство пространственной ориентации летучей мыши.
– Это для тебя, Пуньо.
– Но я же не хочу.
– Все будет хорошо.
– Это не школа, я знаю, это какой-то военный экспериментальный центр; что вы со мной тут творите, ведь вы же ничему меня не учите, а только делаете все более и более чудовищным, все более и более меня калечите… - даже откровенно нервничая, ты говорил медленно, контролируя слова и жесты; откровенность можно позволить себе лишь в одиночестве, но абсолютного одиночества не существует.
– Да нет, это школа, ты прекрасно это знаешь, и мы учимся…
– Этому вы меня учите?! Этому?! - Не-глаза. Не-уши. Не-кожа. Не-лицо. Не-человек.
Нечто вроде смутной улыбки вздохнуло в замедленном дыхании Девки; ты видел как шевелит она своим телом в постоянно плавном перемещении мягко-розовой ауры животного тепла и в изменениях взаимного положения фиолетовых черточек костей и темных, мультиплоскостных сплетений ее внутреннего мяса - регистрируемые с помощью не-глаз не-цвета, ты чуть ли не автоматически ассоциировал с отдельными "старыми" красками, чтобы избежать необходимости множить ради потребностей "слепцов" сложных неологизмов, но так же и для выгоды собственных мыслей.
– А ты думаешь, что они делают в других школах? - фыркнула Девка. - В тех, которые ты сам считаешь нормальными - ты, который кроме этой никакой другой школы не посещал? Ну, и чего ты насмотрелся на видео? Ну, какие те, другие школы? Школа, дорогой мой Пуньо, уже по своему определению должна стремиться к свершению как можно более глубоких перемен в умах своих учеников. Всякая. Всякая. То, что мы как раз занимаемся еще и телом - это всего лишь мелочь. А принцип тот же самый. Ты не можешь, не имеешь права выйти из школы таким, каким в нее поступил.
Ты не спрашивал о праве школ на убийство миллионов, поскольку для тебя это право было очевидным: сила. Но это ни в коей степени не означало, что ты принимаешь подобное состояние вещей и поддаешься извечному диктату. Ты, Пуньо, дитя трущоб, дитя хаоса, имел и свое собственное право.
БЕЖАТЬ СЛЕДУЕТ
Поскольку подчиниться это не то же самое, что поддаться, а кто поддастся один раз, тот уже до конца останется подданным, и выживание, как оказывается, не обладает наивысшим приоритетом. Но на сей раз, трудности, которые ты вынужден был преодолеть, оказались значительно большими, чем те, которые пришлось пережить во время бегства из дома Милого Джейка. Все эти микрофоны, все эти камеры. Здесь нужно было что-то неожиданное и непредусмотренное, не требующее совершенно никакой подготовки. Тебя чуть ли не победила абсурдная эргономика новой комнаты. Но они просмотрели армированные ребра нижних шкафчиков. Достаточно было слегка передвинуть верхние и спокойно отойти под дверь. Пять метров — этого мало для разбега, необходимого для получения соответствующего момента инерции. Но ты бы удрал, без дураков удрал бы — если бы не то, практически инстинктивное шевеление головой в последний момент и уже вполне сознательное прикрытие левой рукой, чтобы уменьшить силу удара: организм был против тебя. Ребро шкафчика стукнуло тебя по темени, глубоко рассекая не-кожу; легкое сотрясение мозга, но череп даже не треснул, и угроза жизни — ноль. Фиаско полнейшее.
Но, по крайней мере, ты пытался.
Ну м потом, естественно, Девка. Она была настолько умна, чтобы не спрашивать глупо: зачем? Хотя бы столько.
– Ты будешь великим, Пуньо, будешь великим. Деньги; все что угодно. Вот какое перед тобой будущее. Вот увидишь. Если бы не Школа, ты давным-давно сгнил бы на какой-нибудь городской свалке. Вот твой золотой сон; можешь ты это понять? Сколько людей с охотой поменялось бы с тобой? Миллионы, миллионы. Ведь ты же у нас умный, можешь подсчитать; ты получил шанс, которого не получил никто другой. Все возвратится сторицей.
Она была настолько умна, чтобы не обращаться как к ребенку и не играть на твоих чувствах, которых совершенно не понимала, но вместо того обратилась к разуму жадного воришки из трущоб. Там, откуда ты родом, у каждого есть лишь одно желание: сделаться Цилло. А ведь они в ходе тех тестов, о которых ты не помнишь, втащили из тебя самые глубинные мечты, до самого последнего клочка.
– Ты меня подкупаешь, - ответил он, вопреки инстинктивному стремлению молчать, присматриваясь, как сердечная мышца Девки сжимается и раздувается словно боксерская перчатка.
– Естественно. Это плохо? Договор, похоже, честный.
– Ты говорила, что научите меня чего я должен хотеть. Я проиграл.
Твоих слов она не поняла. Проиграл? В какой игре? Что он имеет в виду?
– Больше не пытайся так делать. Вскоре тебя ждет поездка, наконец ты сам увидишь Туманы. Ты обязан быть в хорошей форме. Ведь тебе же интересно, любопытно, тебя это возбуждает; и не отрицай, я же знаю. Помни: шесть лет. Ты вернешься и станешь величайшим Цилло на всей Земле. И тебе еще не будет двадцати.
Ты начал смеяться.
Она склонилась над кроватью.
– Что такое…?
Ты отвернулся от нее, перевернулся на бок, свернулся в позицию эмбриона. Смех перешел в нечто совершенно иное. У тебя вырезали слезные железы, поэтому уверенности у нее не было. В ее голосе ты слышал замешательство, фрустрацию и тихий страх.
– Ну пожалуйста, — шепнула она.
Ты ответил нечто практически беззвучно; она не расслышала. Но потом наверняка отправилась в центр и спросила у суперкомпьютера, который регистрировал каждое твое дыхание. И суперкомпьютер ответил ей: