Собор (сборник)
Шрифт:
Назгул все время присматривался ко мне.
— Сантана, что ты хочешь с ним сделать?
— Сделать? В каком смысле?
— На кой ляд ты его приволок?
— То есть как это, на кой ляд? Ведь…
— Ты что, на голову трахнутый? Лламет, убей его.
Я обернулся, отступил на шаг — что-то невидимое, сам багрец взгляда Назгула, движение его пальцев, отблеск на короне связали мне ноги; я застыл. Словно скотина на бойне. Говорят обо мне, а я ни словечка.
Лламет сидел под деревом.
— Кого, — процедил он через желтые зубы. — Прошу тебя, выражайся, елки зеленые, яснее, — рявкнул он в сторону Назгула.
Тот
Скин захихикал.
— Лламет, — через пару секунд шепнул Назгул.
Карлик пожал плечами; всего лишь какое-то мгновение мне казалось, что движение это и ограничилось пожатием плечами, на самом же деле это странное балансирование непропорционально громадными руками резко подорвало его с земли и бросило вперед, придавая телу калеки убийственный разгон. Низкорослое создание вошло в состояние амока. Нас разделяло метров шесть, но я трижды успел потерять его взглядом, прежде чем он подскочил ко мне; он не бежал, собственно, он вообще не двигался, скорее, им метала какая-то чудовищная сила: в сторону, опять в сторону, вперед, в бок, назад, прыжок и поворот — он был гораздо быстрее взгляда. Даже предусмотреть направлений этих балетных перемещений было невозможно. Одно мгновение ока, и вот он уже мазанул, при этом странно свернувшись, непонятно как вытянутой рукой, у самого моего бока. Я вообще не заметил этого удара, не увидел клинка, которым тот был нанесен. Что-то лилось у меня по шее. Я крикнул; крикнул бы, если бы только еще мог набрать в легкие воздух — вот только Лламет выполнил смертельную трехеотомию с опытностью и точностью хирурга. Я упал. Все вокруг красное. Липкое… Кто-то хрипит. Не закрывай глаза. Ггггххх… Земля делает мне больно. Она палит меня. Огонь в самой груди. Мое тело еще двигается. Оно мечется, словно выброшенная на берег рыба. В собственной крови. Или это рокот лопастей вертолета?…
10. САНТАНА И НАЗГУЛ
— …так? Нельзя убить? Так что ты задумал, Сантана?
— Сам же видишь: не исчезает.
— Не исчезает, потому что муляж. Бля, тебя Самурай перекурил?
— Твои слова, Назгул, твои слова.
— Ладно, отступаю, sorry. Только на будущее — не выскакивай с чем-либо подобным. Если вообще у тебя будет с нами какое-нибудь будущее.
— А тебе никогда не приходило в твою темную башку…
— Э, люди, он шевелится.
Я тут же перестал двигаться.
— Облажался, Лламет.
— Что за оскорбления? Его долбаная головешка едва держалась на плечах…
— Я же говорил, что его нельзя убить.
— Блин, это уже две бомбы с часовым механизмом. Он не может здесь оставаться. Делай с ним, что хочешь, но в Мехико он оставаться не должен.
— Ведь это изгнание, Назгул.
— Ну, если ты это так воспринимаешь.
— А как мне еще воспринимать? Ну, вставай, — Сантана пнул меня в бок. — Не притворяйся, Адриан.
— Ты же говорил, будто у него нет имени.
— Я говорил, что он не помнит имени. Адриана он присвоил себе сам. Лламет, подхвати-ка его.
И тот так подхватил, что у меня что-то хрустнуло в плече. Я мало чего видел; под веками кружили алые пятна. В обычной гравитации я бы наверняка не смог устоять.
— Может
— Заткнись, — буркнул Сантана.
Я попытался открыть глаза пошире; мое лицо было покрыто не до конца еще свернувшейся коркой крови, я разламывал ее каждым шевелением, каждым движением губ, шевелением век.
Сантана повернулся к Назгулу.
— Две ошибки за один день…
— Не хочется мне с тобой ссориться, — перебил его Назгул. — Если хочешь, возьми Лламета. Только прочь с моих глаз.
Я вновь запоздал со своим предложением. Я хотел что-то сказать, что-то прокричать, чего-то доказать, но пока собрал мысли в конкретные слова, прежде чем мне удалось набрать в легкие достаточное количество воздуха — как уже очутился в лифте, в клинической тишине спадая к Вратам, и никто не обращал на меня внимания; втиснувшись окровавленным клубком в угол, я тяжело дышал — а рядом Черный лениво переругивался с развеселившимся Лламетом.
— Что, великий Сантана, доигрался, а? А может, все-таки, стоило бы парочку раз эффектно издохнуть?
— Чтобы стать таким как ты сумасшедшим?
— Чтобы быть нормальным. Хе, у тебя все еще пугающе здоровые мысли.
— Так что?
— Добром тебе советую, умри парочку раз. И тебе сразу же станет легче.
— Слушай, ты кто, бля, на самом деле? Слепак?
Мы вышли сразу же над залом розетки. Сантана с Лламетом свернули и по узкому коридору прошли к входу одного из боковых столбов-опор. Я тащился за ними, как только мог скорее; ноги у меня путались, мысли и взгляд тоже путались. Я сам себя купал в багровых слезах.
Мы спустились к шестиугольнику номер четыре. Из одних его Врат на карминовое выходное поле как раз выезжал огромный, плоский танк в компании двух «харли-девидсонов». Длинноволосые мотоциклисты, визжа, перевирали какой-то рок-н-ролльный стандарт. Колонна проехала столб-опору, дала по газам и размылась в радуге противоположных Врат.
Возле нашей пороговой линии было написано условное название мира, который находился за ней, только я не успел сложить буквы в какое-либо осмысленное выражение; сама операция по перерезанию горла весьма эффективно лишает тебя и способность концентрироваться.
Нас перебросило на какой-то луг. Притяжение тут же пригнуло меня к самой земле. Шок. Волшебное оздоровление. Воздух, без труда входящий и выходящий из легких.
— Ну, — махнул мне рукой Сантана, — ты не отставай. Здесь недалеко, в этой же последовательности.
— Вы хотите меня убить, — сказал я. — Прибить меня желаете. Избавиться от меня. Ведь жалеешь, что я бессмертный, правда? — Пальцы.
Тот в удивлении поднял брови.
— Что ты имеешь в виду? Ну? — идешь или не идешь? Или сам желаешь блуждать по Иррехааре?
— Иррехааре. Вечная ваша отговорка. На самом деле тут ничего не происходит.
Тем не менее, за ними я пошел. А что мне еще оставалось?
Мы проходили сквозь Врата еще четыре раза; все они располагались в одной последовательности гексагона.
Голая скала, бичуемая вихрем.
Тесные внутренности бетонного бункера.
Пустая улица в погруженном во сне Берлине начала двадцатого века; хрустально-прозрачная ночь.
Темнота.
Минуточку, — буркнул Сантана. По короткому эхо его голоса я понял, что мы очутились в замкнутом помещении.