Собор Святой Марии
Шрифт:
— Франсеска Эстэвэ, — обратился к ней Эймерик, — ты клянешься четырьмя евангелиями?
Голос старухи, на удивление суровый и твердый, поразил всех присутствующих.
— Клянусь, — ответила она и тут же добавила: — Но вы совершаете ошибку, меня зовут не Франсеска Эстэвэ.
— Как это? — опешил Николау.
— Меня зовут Франсеска, но не Эстэвэ, а Рибес. Франсеска Рибес, — добавила она, повышая голос.
— Должны ли мы напомнить тебе о твоей клятве? — вмешался епископ.
— Нет. Из-за этой клятвы
— Разве ты не дочь супругов Эстэвэ? — спросил Николау.
— Я никогда не знала моих родителей.
— Ты выходила замуж за Берната Эстаньола во владениях Наварклес?
Арнау выпрямился. Бернат Эстаньол?
— Нет. Я никогда не была в этих местах и ни за кого не выходила замуж.
— Разве у тебя не было сына по имени Арнау Эстаньол?
— Нет. Я не знаю никакого Арнау Эстаньола.
Арнау повернул голову к Франсеске.
Николау Эймерик и Беренгер д’Эрилль зашушукались между собой, а затем инквизитор, кивнув нотариусу, снова посмотрел на старуху.
— Слушай, — приказал он Франсеске.
— Заявление Хауме де Беллеры, сеньора де Наварклеса, — начал читать нотариус.
Арнау насторожился, услышав имя де Беллеры. Отец говорил ему о нем. Он с любопытством воспринял предполагаемую историю своей жизни, ту, которую Бернат унес с собой в могилу. Арнау впервые слышал о том, что его мать вынуждена была кормить молоком новорожденного сына Ллоренса де Беллеры. Ведьма?
Версия Хауме де Беллеры о бегстве его матери в связи с тем, что у новорожденного появились первые признаки дьявольской болезни, вызвала у Арнау ухмылку.
— Потом, — продолжал читать нотариус, — отец Арнау Эстаньола, Бернат, освободил его при попустительстве охраны, убив при этом невинного мальчика, и оба бежали в Барселону, покинув свои земли. Уже в графском городе их приняла семья коммерсанта Грау Пуйга. У доносящего есть сведения, что ведьма стала публичной женщиной. Арнау Эстаньол — сын ведьмы и убийцы, — закончил он.
— Что ты можешь на это сказать? — спросил Николау у Франсески.
— Что вы ошиблись в проститутке, — спокойно ответила старуха.
— Ты! — закричал епископ, показывая на нее пальцем. — Публичная женщина! Ты смеешь ставить под сомнение утверждение инквизиции?
— Я здесь не как проститутка, — невозмутимо заметила Франсеска, — и не для того, чтобы меня за это судили. Святой Августин писал, что Бог сам будет судить проституток.
Епископ покраснел.
— Как ты смеешь цитировать Святого Августина? Как?..
Беренгер д’Эрилль продолжал кричать, но Арнау его уже не слушал. «Святой Августин писал, что Бог сам будет судить проституток…» Много лет тому назад в одном из домов Фигераса он слышал то же самое от одной публичной женщины.
Разве ее звали не Франсеска? «Святой Августин писал…» Как это могло быть?
Арнау
— Посмотри на своего сына! — закричал Эймерик. — Ты отрицаешь свое материнство?
Арнау и Франсеска слышали, как эти крики отражались эхом от стен зала. Он все так же стоял на коленях, повернувшись к старухе, а она смотрела вперед, на инквизитора.
— Посмотри на него! — снова закричал Эймерик, показывая на Арнау.
Легкая дрожь пробежала по телу Франсески, глаза загорелись от ненависти к этому обвиняющему персту. И только Арнау, будучи рядом с ней, заметил, как кожа, отвисшая у нее на шее, почти незаметно втянулась.
Гордо выставив подбородок, Франсеска не переставала смотреть на инквизитора.
— Ты признаешься, — твердо заявил Эймерик, четко произнося каждое слово. — Уверяю тебя, ты признаешься.
— Все на улицу!
Громкий крик в одно мгновение нарушил спокойствие Новой площади. Через нее пробежал мальчишка, повторяя призыв к оружию. Аледис и Мар переглянулись, а потом посмотрели на Жоана.
— Колокола не звонят, — ответил он им, пожимая плечами.
На церкви Святой Марии не было колоколов.
Однако возглас «Все на улицу!» прокатился по графскому городу, и люди, удивленные неожиданным призывом, стали собираться на площади Блат, надеясь увидеть возле камня, указывающего на ее центр, знамя святого Георгия. Вместо этого двое бастайшей, вооруженные арбалетами, направляли всех к церкви Святой Марии у Моря.
На площади Святой Марии, на плечах у бастайшей, под балдахином стояла статуя Святой Девы в ожидании, пока люди соберутся вокруг нее. У статуи под своим знаменем собрались старшины общины и встречали толпу, которая спускалась по Морской улице. У одного из них на шее болтался ключ от святой урны. Люди подходили к статуе Святой Девы, их становилось все больше и больше. В стороне, у дверей лавки Арнау, стоял Гилльем, наблюдая за происходящим и внимательно слушая разговоры горожан.
— Инквизиция схватила одного гражданина, морского консула Барселоны, — объясняли старшины общины.
— Но инквизиция. — начал кто-то.
— Инквизиция не зависит от нашего города, — оборвал его один из старшин, — и даже от короля. Она не подчиняется ни приказам Совета Ста, ни викарию, ни судье. Ни один из представителей городской власти не является членом инквизиции. Таковым является Папа, иностранец, который хочет одних лишь денег от наших сограждан. Как можно осуждать в ереси человека, который только и жил, что Святой Девой у Моря?