Собор Святой Марии
Шрифт:
— Все было в порядке! — крикнул Арнау, хватая веревку и мушкетон и тряся ими перед Хесусом. Он снова бросил взгляд в сторону дверей конюшни. — Все было в порядке, — повторил он, и первые слезы выступили у него на глазах.
— Смотрите, он еще плачет, — внезапно раздался голос Маргариды, которая указывала на Арнау.
— Это он виноват в том, что с тобой произошло, — добавила она, обращаясь к своему брату Женйсу. — А ты не плакал, когда упал с лошади по его вине, — соврала она.
Жозеп и Женйс сначала никак не отреагировали
— Плачь, детка, — сказал один.
— Да, плачь, детка, — повторил другой.
Арнау видел, как они показывали на него пальцем и смеялись. Но у него не было сил остановиться! Слезы катились у него по щекам, а грудь вздымалась от всхлипываний. Протягивая руки, Арнау снова и снова показывал веревку и мушкетон, в том числе и рабам.
— Вместо того чтобы плакать, ты должен был бы попросить прощения за свою небрежность, — строго произнесла баронесса, поворачиваясь к своим приемным детям. На ее губах появилась злорадная улыбка.
Прощение? Арнау вопросительно посмотрел на отца. За что? Бернат не сводил с баронессы пристального взгляда. Маргарида продолжала показывать пальцем на Арнау и шушукалась со своими братьями.
— Нет, — запротестовал Арнау. — Все было в порядке, — добавил он, кладя веревку и мушкетон на землю.
Баронесса стала размахивать руками, но остановилась, когда Бернат вдруг решительно шагнул ей навстречу. Хесус схватил его за руку.
— Не забывайся, она из знати, — шепнул он ему на ухо.
Арнау с тоской посмотрел на всех, кто стоял у конюшен, и побрел прочь.
— Нет! — закричала Изабель, когда Грау, узнав о случившемся, решил расстаться с отцом и сыном.
— Я хочу, чтобы Эстаньол остался здесь и работал на твоих детей. Я хочу, чтобы он все время помнил, что мы еще не решили, прощать его сына или нет. Я хочу, чтобы этот ребенок при всех попросил прощения у твоих детей! А если ты их выгонишь, я никогда этого не добьюсь. Сообщи ему, что Арнау не сможет приступить к работе, пока не попросит прощения… — Изабель кричала и яростно жестикулировала. — Скажи Бернату, что до тех пор, пока его сын не извинится, он будет получать только половину платы. И предупреди его, что, если он будет искать работу в другом месте, мы сообщим всей Барселоне о случившемся и ему никогда не удастся найти себе место. Я желаю услышать извинения! — требовала она в истерике.
«Сообщим всей Барселоне…» Грау заметил, как мурашки побежали по его телу. Столько лет он пытался скрывать своего зятя, и теперь… теперь его жена хотела, чтобы вся Барселона узнала о его существовании!
— Прошу тебя, будь благоразумной, — только и сказал он — ничего другого в голову не пришло.
Изабель посмотрела на мужа налитыми кровью глазами.
— Я хочу, чтобы они унизились!
Грау собирался что-то ответить, но внезапно замолчал, поджав губы.
— Благоразумие, Изабель, благоразумие, — сдержанно произнес он после паузы.
И все-таки
Когда Грау вышел из конюшен, Бернат услышал от главного конюха о новых условиях работы.
— Отец, этот поводок был в порядке, — оправдывался Арнау ночью, когда они были втроем в своей маленькой комнате. — Я вам клянусь! — говорил он, глядя на молчащего Берната.
— Но ты не можешь доказать этого, — вмешался Жоан, который знал о происшедшем.
«Мне не надо клясться, — подумал Бернат. — Но как я могу объяснить тебе?..» Бернат вспомнил, как у него похолодело внутри, когда он услышал слова сына, который ответил: «Я не виноват и не должен извиняться».
— Отец, — повторил Арнау, — я клянусь вам.
— Но… — помедлив, Бернат велел сыну молчать и добавил: — Я верю тебе, сынок. А сейчас спи.
— Но… — попытался возразить Арнау.
— Спать!
Арнау и Жоан погасили светильник, но Бернату пришлось долго ждать, прежде чем он услышал спокойное дыхание детей, свидетельствующее о том, что они наконец заснули. Как ему сказать, что они требуют от Арнау извинений?
— Арнау… — голос Берната задрожал, и мальчик, который одевался, собираясь на работу, удивленно посмотрел на отца. — Грау… Грау хочет, чтобы ты извинился; в противном случае…
В глазах Арнау застыл немой вопрос.
— …он не позволит, чтобы ты вернулся работать в конюшни.
Не успел Бернат закончить фразу, как увидел, что лицо сына стало серьезным. До сих пор ему не приходилось видеть его таким. Бернат бросил взгляд в сторону Жоана: тот тоже замер с открытым ртом, не успев одеться. Бернат хотел продолжить разговор, но в горле запершило, и он закашлялся.
— Значит… — начал Арнау, нарушая молчание, — вы считаете, что я должен попросить прощения?
— Арнау, я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным. Я бросил наши земли, которые были собственностью Эстаньолов целые столетия. И все ради того, чтобы никто не мог поступать с тобой так, как поступали со мной, моим отцом и моим дедом. А сейчас мы возвращаемся к самому началу и зависим от каприза тех, кто называет себя знатью. Правда, с одной разницей: мы можем отказаться. Сынок, научись пользоваться свободой, которая стоила нам стольких усилий. Тебе одному решать…
— Что же вы мне посоветуете, отец?
Бернат немного помолчал.
— Я, как и ты, не подчинился бы.
Жоан попытался вмешаться в разговор.
— Не слушайте этих каталонских баронов! — воскликнул он. — Прощение… прощение дает только Господь.
— А как же мы будем жить? — спросил Арнау.
— Не беспокойся, сынок. Я накопил немного денег, и это позволит нам продержаться какое-то время. Поищем себе другое место. Грау Пуйг не единственный, кто держит лошадей.