Собор
Шрифт:
На лице Огюста так явственно отразилось вспыхнувшее в нем желание кинуться на мсье Пьера и вцепиться ему в горло, что тот, видимо вспомнив табурет из тюрьмы Ла-Форс, поспешно отодвинулся от стола вместе со своим стулом, делая вид, что стряхивает с панталон капельку кофе.
Но Монферран тут же овладел собою.
— Вы хотите, чтобы ваша дочь переехала в Петербург? — тихо спросил он.
— Конечно, если уж вы здесь обосновались, — решительно ответил торговец.
— Я не согласен на это, — спокойно, с силой, которой прежде мсье
Казалось, мсье Пьера не возмутили эти слова. Он прищелкнул языком, допил кофе и сказал со вздохом:
— Ну что же, любой ценой так любой ценой. Я не враг моей дочери… К чему ей муж, который ее ненавидит? Хотя, сказать правду, многие мужья и жены питают друг к другу взаимную ненависть и живут счастливо. Но будь по-вашему. Моя цена, если перевести счет на русскую валюту, десять тысяч рублей.
— Что-о-о?! — дико вскрикнул молодой архитектор. — Сколько?!
Он ждал уже, что торгаш потребует с него отступного, однако названная им сумма была немыслима. Десять тысяч!
— Вы понимаете, — вкрадчиво проговорил мсье Пьер, — сейчас для Люси будет очень и очень трудно приискать жениха. А у меня дела идут в последнее время неблестяще. Так что, на меньшее я не согласен. Десять тысяч, мсье. Завтра же, ну, послезавтра. И я уеду.
— Но послушайте! — задыхаясь от бешенства, проговорил Огюст. — Вы, быть может, не знаете точно о моих доходах. Я получаю в чертежной, которой заведую, две тысячи рублей в год. Три тысячи на строительстве собора…
— Нет, мсье, триста рублей в месяц, — вкрадчиво поправил Шарло. — Я наводил о вас справки.
Монферран судорожно вздохнул, чтобы не выругаться, и усмехнулся.
— Да, триста рублей в месяц. Значит, больше трех тысяч. Кое-что дают дополнительные заказы, но, честное слово, пока немного. Расходов же множество: посещения начальства, приемы, подарки. Да еще издание первого моего альбома обошлось в восемь тысяч, и я до сих пор за это отдаю долги… И сама жизнь в Петербурге дороже, чем в Париже. Десяти тысяч мне и за три года не собрать, хотя бы я и стал себе отказывать в самом необходимом. Умерьте ваш аппетит, мсье Пьер.
— Нет, Огюст, тут вы напрасно надеетесь, — жестко сказал торговец. — Я не намерен больше терпеть из-за вас убыток. Вы тоже умеете доставать деньги, если они вам нужны. Проявите изобретательность и достаньте эту сумму.
— Черт побери, откуда?! — уже чуть не на всю кондитерскую вскричал Монферран. — Тогда уж подождите хотя бы год. Возьмите с меня расписку.
— Расписку? С вас? — фыркнул мсье Пьер. — Полно! Стану я брать расписку с обманщика.
— Думайте, что говорите! — прохрипел Огюст.
— Я-то думаю, что говорю и что делаю, — в голосе мсье Шарло появилась некая торжественность, будто он зачитывал приговор. — Да вы обманщик! Я повторю это где
После этих слов он замолчал и стал пристально рассматривать шторы, наполовину закрывавшие окна кондитерской.
Огюст сидел, опустив голову, бледный, как стена. Наконец он поднял на мсье Пьера потемневший взгляд, в котором смешались отчаяние, ненависть и мольба.
— Не губите меня! — прошептал он, стискивая край стола побелевшими пальцами. — Сейчас здесь решается моя судьба. Если вы ее разрушите, смерть моя будет на вашей совести. Да, я поступил с Люси отвратительно… Простите меня, если можете! И… я заплачу вам ваши десять тысяч… Только дайте мне хотя бы три дня: мне нужно ведь где-то назанимать такую сумму…
— Извольте, — мсье Шарло опять заулыбался. — Петербуржские гостиницы очень дороги, но так уж и быть… Нынче у нас четверг. В воскресенье здесь же и встретимся, и я вам отдам по получении нужной суммы ваше обязательство. До скорой встречи, мой мальчик!
День в чертежной прошел для Огюста как в тумане. Мысленно он припоминал имена известных ему ростовщиков и идущую о них славу.
В шесть часов вечера молодой архитектор вошел в залу знакомого ему трактирчика фрау Готлиб возле Конюшенной площади.
Хозяйка узнала своего бывшего постояльца и обрадовалась ему.
— Што господин шелает получаль? О, какой господин бледный! Он, верно, замерзаль… Шелаете крепкий чай?
— Водки желаю! — падая на стул, сказал Монферран. — И пожалуйста, целую бутылку.
Дальше будто опустилась тяжелая, черная занавесь. Он ничего не мог вспомнить.
— Вы полежите еще чуток, сударь, — Алеша, приложив компресс, заботливо поправил одеяло. — Я, коли желаете, слетаю в Комитет ваш да скажу, что вам неможется. Уж один раз снесут… Все одно работать не сможете. Голова-то болит?
— Болит, — Огюст сморщился, привстав, оглядел комнату, в которой заметил наспех прибранный беспорядок, и вдруг понял…
— Алеша, скажи, что со мной было?
— А вы ничего не помните? — спросил слуга, присаживаясь на стул, придвинутый вплотную к кровати.
— Ничего не помню… Когда я пришел домой?
— Часу так в десятом.
— И что было потом?
Алексей чуть заметно покраснел и отвел взгляд в сторону.
— Да бог с вами, Август Августович! Мало ли что бывает? Слава богу, что так. А коли бы хуже было? Вы же, как зашли в коридор, так замертво и упали… А ну, как бы не дошли, да на улице?! А нынче мороз приударил… Вот и была бы вся недолга! Как подумаю…