Собрание баллад
Шрифт:
Распростерлась тишина:
Мнится, таинством Успенья
Вся земля еще полна,
И на облаке сияет
Возлетевшей девы след,
И она благословляет,
Исчезая, здешний свет.
Все пошли назад толпами;
Но преступник не спешит
Им вослед, перед дверями,
Бледен ликом, он стоит:
Цепи все еще вкруг тела,
Ими сжатого, лежат,
А душа уж улетела
В град свободы, в божий град.
УЛЛИН
Был сильный вихорь, сильный дождь: Кипя, ярилася пучина;
Ко брегу Рино, горный вождь, Примчался с дочерью Уллина.
"Рыбак, прими нас в твой челнок; Рыбак, спаси нас от погони;
Уллин с дружиной недалек: Нам слышны крики; мчатся кони".
"Ты видишь ли, как зла вода? Ты слышишь ли, как волны громки?
Пускаться плыть теперь беда: Мой челн не крепок, весла ломки".
"Рыбак, рыбак, подай свой челн; Спаси нас: сколь пп зла пучина.
Пощада может быть от волн - Ее не будет от Уллина!"
Гроза сильней, пучина злей, И ближе, ближе шум погони:
Им слышен тяжкий храп коней, Им слышен стук мечей о брони.
"Садитесь, в добрый час; плывем". И Рино сел, с ним дева села;
Рыбак отчалил; челноком Седая бездна овладела.
И смерть отвсюду им: открыт Прел ними зев пучины жадный;
За ними с берега грозит Уллин, как буря беспощадный.
Уллин ко брегу прискакал; Он видит: дочь уносят волны;
И гнев в груди отца пропал, И он воскликнул, страха полный:
"Мое дитя, назад, назад! Прощенье! возвратись, Мальвина"
Но волны лишь ответ шумят На зов отчаянный Уллина.
Ревет гроза, черна как ночь; Летает челн между волнами;
Сквозь пену их он видит дочь С простертыми к нему руками.
"О, возвратися, возвратись!" Но грозно раздалась пучина,
И волны, челн пожрав, слились При крике жалобном Уллина.
ЭЛЕВЗИНСКИЙ ПРАЗДНИК
Свивайте венцы из колосьев златых;
Цианы лазурные в них заплетайте:
Сбирайтесь плясать на коврах луговых
И пеньем благую Цереру встречайте.
Церера сдружила враждебных людей;
Жестокие нравы смягчила; И в дом постоянный меж нив и полей
Шатер подвижной обратила.
Робок, наг и дик скрывался
Троглодит в пещерах скал;
По полям Номад скитался
И поля опустошал;
Зверолов с копьем, стрелами,
Грозен, бегал по лесам…
Горе брошенным волнами
К
С Олимпийския вершины
Сходит мать Церера вслед
Похищенной Прозерпины:
Дик лежит пред нею свет.
Ни угла, ни угощенья
Нет нигде богине там;
И нигде богопочтенья
Не свидетельствует храм.
Плод полей и грозды сладки
Не блистают на пирах;
Лишь дымятся тел остатки
На кровавых алтарях:
И куда печальным оком
Там Церера ни глядит:
В унижении глубоком
Человека всюду зрит.
"Ты ль, Зевесовой рукою
Сотворенный человек?
Для того ль тебя красою
Олимпийскою облек
Бог богов и во владенье
Мир земной тебе отдал,
Чтоб ты в нем, как в заточенье
Узник брошенный, страдал?
Иль ни в ком между богами
Сожаленья к людям нет
И могучими руками
Ни один из бездны бед
Их не вырвет? Знать, к блаженным
Скорбь земная не дошла?
Знать, одна я огорченным
Сердцем горе поняла?
Чтоб из низости душою
Мог подняться человек,
С древней матерью-землею
Он вступи в союз навек;
Чти закон времен спокойный;
Знай теченье лун и лет.
Знай, как движется под стройной
Их гармониею свет".
И мгновенно расступилась.
Тьма, лежавшая на ней,
И небесная явилась
Божеством пред дикарей:
Кончив бой, они, как тигры,
Из черепьев вражьих пьют
И ее на зверски игры
И на страшный пир зовут.
Но богиня, с содроганьем
Отвратясь, рекла: "Богам
Кровь противна; с сим даяньем
Вы, как звери, чужды нам;
Чистым чистое угодно;
Дар, достойнейший небес:
Нивы колос первородный,
Сок оливы, плод древес".
Тут богиня исторгает
Тяжкий дротик у стрелка;
Острием его пронзает
Грудь земли ее рука;
И берет она живое
Из венца главы зерно,
И в пронзенное земное
Лоно брошено оно.
И выводит молодые
Класы тучная земля;
И повсюду, как златые
Волны, зыблются поля.
Их она благословляет,
И, колосья в сноп сложив,
Нa смиренный возлагает
Камень жертву первых нив.
И гласит: "Прими даянье,
Царь Зевес, и с высоты
Нам подай знаменованье,
Что доволен жертвой ты.
Вечный бог, сними завесу
С них, не знающих тебя:
Да поклонятся Зевесу,
Сердцем правду возлюбя".
Чистой жертвы не отринул
На Олимпе царь Зевес;