Собрание повестей и рассказов в одном томе
Шрифт:
Низко пригнувшись, сержант бежал среди взрывов и пыли. Грудью падал в воронки, на миг скрываясь, выныривал и снова бежал. Плужников видел, как он добрался до лежащего на боку станкового пулемета, как стащил его вниз, в воронку, но тут вновь где-то совсем близко разорвалась бомба. Плужников поспешно присел, а когда отзвенели осколки, выглянул снова, но уже ничего не мог разобрать в сплошной завесе дыма и пыли.
– Накрыло! – кричал Сальников, и Плужников скорее угадывал, чем слышал его слова. – По нем жахнуло! Одни пуговицы остались!..
Новая
Вдруг стало тихо, только медленно рассасывался противный звон в ушах. Тяжело ревели моторы низко круживших бомбардировщиков, но ни взрывов, ни надсаживающего душу свиста бомб больше не слышалось. Плужников поправил сползающую на лоб каску и осторожно выглянул. Сквозь дым и пыль кровавым пятном просвечивало солнце. И больше Плужников ничего не увидел, даже контуров ближних зданий. Рядом, толкаясь, пристраивался Сальников.
– Повзрывали все, что ли?
– Все взорвать не могли. – Плужников тряс головой, чтобы унять застрявший в ушах звон.
– Долго бомбили, не знаешь?
– Долго, – сказал Сальников. – Бомбят всегда долго. Глядите, сержант!
В тяжелой завесе дыма и пыли показался сержант: он катил пулемет. За ним бежал боец, волоча коробки с лентами.
– Целы? – спросил Плужников, когда сержант, тяжело дыша, вкатил пулемет в костел.
– Мы-то целы, – сказал сержант, – а одного дурня убило. Разве ж можно – под бомбами…
– Хороший был пулеметчик, – вздохнул боец, что нес ленты.
– Товарищ лейтенант! – гулко окликнули из глубины. – Тут гражданские!
К ним шли бойцы и среди них – три женщины. Молодая была в белом, сильно испачканном кирпичной пылью лифчике, и Плужников, нахмурившись, сразу отвел глаза.
– Кто такие? Откуда?
– Здешние мы, здешние, – торопливо закивала старшая. – Как стрелять начали, так мы сюда.
– Они говорят, немцы в подвалах, – сказал смуглый пограничник – тот, что был вторым номером у ручного пулемета. – Вроде мимо них пробежали. Надо бы подвалы осмотреть, а?
– Правильно, – согласился Плужников и посмотрел на сержанта, что стоял на коленях возле станкового пулемета.
– Ступайте, – сказал сержант, не оглядываясь. – Мне пулеметик почистить треба.
– Ага. – Плужников потоптался, добавил неуверенно: – Остаетесь тут за меня.
– Вы в темноту-то не очень суйтесь, – сказал сержант. – Шуруйте гранатами.
– Взять гранаты. – Плужников поднял лежавшую у стены ручную гранату с непривычно длинной ручкой. – Шесть человек – за мной.
Бойцы молча разобрали сложенные у стены гранаты. Плужников снова покосился на женщину в испачканном лифчике, снова отвел глаза и сказал:
– Укройтесь чем-нибудь. Сквозняк.
Женщины смотрели испуганными глазами и молчали. Круглоголовый остряк сказал:
– Там на столе –
И побежал за скатеркой, не дожидаясь приказа.
– Ведите в подвалы, – сказал Плужников пограничнику.
Лестница была темной, узкой и настолько крутой, что Плужников то и дело оступался, всякий раз хватаясь за плечи идущего впереди пограничника. Пограничник недовольно поводил плечами, но молчал.
С каждым шагом все тише доносился и рев немецких бомбардировщиков, и частые выстрелы, что начались сразу после бомбежки в районе Тереспольских ворот. И чем тише звучали эти далекие шумы, тем все отчетливее и звонче делался грохот их сапог.
– Шумим больно, – тихо сказал Сальников. – А они как жахнут на шум…
– Тут они и сидели, женщины эти, – сказал пограничник, останавливаясь. – Дальше я не ходил.
– Тише, – сказал Плужников. – Послушаем.
Все замерли, придержав дыхание. Где-то далеко-далеко звучали выстрелы, и звуки их были здесь совсем не страшными, как в кино.
Глаза постепенно привыкали к мраку: медленно прорисовывались темные своды, черные провалы ведущих куда-то коридоров, светлые пятна отдушин под самым потолком.
– Сколько тут проходов? – шепотом спросил Плужников.
– Вроде три.
– Идите прямо. Еще двое – левым коридором, я – правым. Один боец останется у выхода. Сальников, за мной.
Плужников с бойцом долго бродили по сводчатому бесконечному подвалу. Останавливались, слушали, но ничего не было слышно, кроме собственного учащенного дыхания.
– Интересно, есть здесь крысы? – как можно проще, чтобы боец не заподозрил, что он их побаивается, спросил Плужников.
– Наверняка, – шепотом сказал Сальников. – Боюсь я темноты, товарищ лейтенант.
Плужников и сам пугался темноты, но признаться в этом не решался даже самому себе. Это был непонятный страх: не перед внезапной встречей с хорошо укрытым врагом и не перед неожиданной очередью из мрака. Просто в темноте ему все время мерещились непонятные ужасы вроде крыс, гигантских пауков и хрустящих под ногами скелетов, бродил он впотьмах с огромным внутренним напряжением и поэтому, пройдя еще немного, не без облегчения решил:
– Показалось им. Возвращаемся.
Круглоголовый у лестницы доложил, что одна группа уже поднялась наверх, никого не обнаружив, а пограничник еще не вернулся.
– Скажите, чтоб выходили.
Чем выше он поднимался, тем все отчетливее слышались взрывы. Перед самым выходом стояли женщины: наверху опять бомбили.
Плужников переждал бомбежку. Когда взрывы стали затихать, снизу поднялись бойцы.
– Ход там какой-то, – сказал пограничник. – Темень – жуткое дело.
– Немцев не видели?
– Я же говорю: темень. Гранату туда швырнул: вроде никто не закричал.
– Показалось бабам с испугу, – сказал круглоголовый.
– Женщинам! – строго поправил Плужников. – Баб на свете нет, запомните это.