Собрание соч.: В 2 т. Т .2. : Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи.Письма.

Чиннов Игорь Владимирович

* * *

Разное что в жизни было —Будто сивая кобылаБезобразно подшутила.На горбу переселенцаЧерт выкидывал коленца,Крал у девок полотенца.К черту новые ворота!Жить барану неохота:Знай стригут в четыре счета.Не бараном быть, а волком?Выть на месяц над поселком,Жаловаться снежным елкам,Говорить им: — Елки-палки!Дни мои скучны и жалки!С

кем дружить? Вороны, галки…Если б в чертовой метелиЗвук пастушеской свирели!Сделай, Боже, в самом деле!

* * *

Мне куролесится. С карнизаСтолкнуть лунатика хочу.Я в городе, простите, ПизаС наклонной башни полечу.Мне хочется покувыркаться,Пройтись по миру колесом,На небе голубого братцаКормить отравленным овсом,Уснуть в обнимку с птицей Феникс,В горячем пепле с ней лежать,И заграбастать кучу денег-с,Звезду купить — и проиграть,Женить луну на счетоводе,Дракона гладить по спине,Ловить и дядьку в огороде,То в Киеве, то в бузинеИ, прыгая по волчьим ямам,Писать собаку через ять,Стишки четырехстопным ямбом,Подпрыгивая, сочинять!

* * *

Всё шуточки, всё пустячки.Шутник — в палате.Здесь розоватые очкиМне б очень кстати.Скучища. Раковый отдел.Рентген да скальпель.Смешно, что доктор не велел,А то б я запил.В чужую землю гроб… Да что ж,Не все равно ли?Смешно! Здесь тоже отдохнешьСовсем без боли.В родной земле — лежать милей?Смешно. Едва ли.Запой хоть курский соловей —Вы б не слыхали.Всё чепуха, всё ерунда —Смешно, потешно.А родина — она всегда,Она, конешно…

* * *

Ольге Кузнецовой

А надо бы сказать спасибо:За кринку молока парного,За черную ковригу хлеба,За небо с кромкою лиловой,За двух небоязливых галок,Собаку с мордой черно-сивой,За то, что на порог упалаДля нас желтеющая слива.За ветки в глиняном кувшине,За ветер, веявший с востока,За вкус черники темно-синей,За связки чеснока и лука,За дыню, зревшую у входа,Свинью, запачкавшую рыло,За то, что милая природаК нам, видимо, благоволила,За желтый мед (ты помнишь запах?),Пахучий сыр и карк вороны(И черный кот на белых лапахХодил кругом, хоть неученый),За то, что лиловела кашкаИ ежевика поспевала,За то, что добрая кукушкаНам долгий век накуковала,За стуки дятла-лесоруба –Сказал

ли я за все спасибо?Подмосковье, 1992

ИЗ НЕОБПУБЛИКОВАННОГО

Воспоминания

Через месяц мне шестьдесят четыре. Пора писать воспоминания. Их принято начинать словами: «Я родился».

Я родился 25 сентября 1909 года по новому стилю, 12 сентября по старому. Скажем, 25 сентября. Это значит, под знаком Весов. Хорошо, что Весов, не бесов. (Но и бесы порой усаживались на чашку весов.) Что говорят любители гороскопов? Что, во-первых, я человек уравновешенный. Что, во-вторых, достоинств и недостатков отпущено мне в равных долях. Что, в-третьих, горестей и радостей мне тоже отведено поровну. Предположим.

Да, в субботу 25 сентября 1909 года в шесть часов вечера в Курляндии, в городке Туккуме неподалеку от Риги, в нескольких часах езды проселочными дорогами в коляске, между диких яблонь, мелких рощиц, полей с невозмутимыми черными коровами и сиреневой кашкой; в нескольких часах езды среди лужков, мыз, желтых акаций, лилового репейника, возов с сеном, далеких «кукареку», — в нескольких часах, говорю я, от имения бабушки (матери отца — которую в семье звали tante Marie или, русифи­цируя, Марья Егоровна, — дочери Георга Готфрида Адальберта фон Морр, мне вовсе не известного). Конечно, я предпочел бы родиться в имении: если не в родительском, то хоть в имении бабушки — тогда оно еще не было продано. (Бело-желтый греческий широкий треугольник над четырьмя белыми колоннами, мутная желтизна обжитого, уютного ампира; жасмин, лилово-синие анютины глазки, чахлая чайная роза; в липовой аллее белое платье, не правда ли?) Но рождения в дворянском гнезде не получилось.

Впрочем, разве в «Дворянском гнезде» Лиза жила в «Дворянском гнезде»? Большой дом с садом – так это было и у нас, но все-таки «имение» звучало бы почетней. Увы, увы. Надо быть очень осторожным в выборе своих родителей, говорил Гейне. Другие, может быть, родили бы меня в имении. Но я все-таки доволен своим выбором: да, ошибся в координатах, и месте, и даже времени (надо было родиться лет на сто раньше) – но родителей выбрал правильно, я уверен: редко случалось мне встречать людей такой чистоты, доброты, честности. Обрываю.

Туккум — там мы очутились потому, что отец мой, Владимир Алексеевич Чиннов, по окончании Петербургского университета туда был назначен следователем (следователи есть у Чехова). В городке (латышском, лютеранском, среди пожелтевших кое-где грядок с огурцами, белых гусей, серых заборов, старых вязов, кустов черной смородины, темно-красных, почти до черноты, георгин, старух в черном с черными Библиями и черными кошками) была и православная церковь. Звонарь приветствовал меня перезвоном: я подоспел к вечерне. Белая с пролетами колокольня на предзакатном, чуть желтеющем небе; пожалуй, уже носились стрижи, ласточки.

Лирическое отступление. Что еще случилось в тот час? Может быть, в саду желтоватая груша оторвалась, упала на тонкие, тускло-зеленые травинки (подле черного, как бы полированного муравья, привычно занятого своей житейской Сизифовой ношей) Да, созреть, оторваться — такова, душа-груша, наша судьба. Мо­жет быть, отпал от цветка легкий и совсем еще свежий на вид сиреневатый лепесток — тоже ненавязчивое напоминание, что есть в этом мире — да, смерть, догадаться не трудно. А может быть, крохотный паучок спускался на незаметной паутинке – парашютистик с невидимым парашютиком. Пожалуй, был он таким же новичком в мире, как я, таким же новопришельцем — переселенцем из другого мира. И возможно, пролетела над садом, гораздо выше паучка, какая-нибудь обыкновенная птица: будто несовершенная замена — кого? Аиста? Ангела?

А помимо этой проблематической символики, отметим и другую. За час до моего дебюта (родившись, я сразу же заявил о себе, взяв чуть ли не верхнее «до») в город вошли солдаты. Нет, мирные, на этот раз еще мирные: гарнизон. Возвращались с учения, распевали, с присвистом, сквозь дорожную пыль:

«Наши жены – ружья заряжены!Вот где наши жены!» —

и не дойдя до нашего сада, умолкли: воинский начальник велел сказать ротному, что жена следователя рожает. Увы! В дальнейшем служители Марса такой деликатности не проявляли: я пережил две мировые войны, одну гражданскую. «Ружья заряжены» палили частенько. Неприятно, не правда ли, особенно если учесть, что не передалась мне по наследству воинственность обо­их моих дедов — полковника и подполковника, — не говоря уже о ратном пыле длинного ряда предков моей матери — Александры Дмитриевны, урожденной фон Цвейгберг, — бряцавших оружием чуть ли уже не тогда, когда им меняли пеленки: недаром на цвейгберговском гербе две горки из пушечных ядер.