Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге

Джером Клапка Джером

— Да, полагаю, любил, — задумчиво отозвался Эбнер, продолжая следить за тем, как клубится дым.

— «Полагаю»? То есть? — вскинулась Энн. — Вы что, сами не знали?

Вопрос был задан таким тоном, что Эбнер прервал приятные раздумья.

— Я очень любил твою маму, — сказал он, с улыбкой глядя на девочку.

— Почему же тогда не женились на ней? Неужели она бы вам отказала?

— Я так и не сделал ей предложения, — признался Эбнер.

— Почему? — строго осведомилась Энн.

На

миг он задумался.

— Ты не поймешь.

— Пойму, — возразила Энн.

— Нет, не поймешь, — так же резко ответил он. Оба постепенно начинали терять терпение. — И ни одна женщина не поймет.

— А я не женщина, — напомнила Энн, — и я очень умная. Вы сами так говорили.

— Умная, да не настолько, — проворчал Эбнер. — И кстати, тебе давно пора спать.

Она так разозлилась, что стала воплощением вежливости. Случалось с ней и такое. Соскользнув с подлокотника, она встала перед креслом — прямая застывшая фигурка, символ будущей женственности.

— Думаю, вы совершенно правы, дядя Геррик. Доброй ночи!

Но на пороге она, не удержавшись, выпалила:

— А вот если бы вы были моим отцом, тогда она, может, и не умерла бы. Как некрасиво с вашей стороны!

Она ушла, а Эбнер с потухшей трубкой в руках засмотрелся на огонь. Наконец улыбка обозначилась в уголках его губ, но прежде чем они растянулись, он со вздохом прогнал ее.

Следующие день или два Эбнер опасался возобновления разговора, но Энн, похоже, забыла о нем, а со временем разговор изгладился и в памяти Эбнера. Вплоть до одного вечера спустя некоторое время.

Утром ему принесли письма из Англии. Такие письма он получал регулярно, и Энн заметила, что он читает их первыми, раньше всей прочей корреспонденции. Одно письмо он перечитал дважды, а потом Энн, которая притворялась, будто читает газету, почувствовала на себе дядин взгляд.

— Я тут подумал, милая, — заговорил Эбнер, — что тебе, должно быть, очень тоскливо здесь совсем одной.

— Было бы тоскливо, — поправила Энн, — будь я здесь совсем одна.

— Я о том, что в доме нет твоих ровесников, с которыми можно и поболтать, и… поиграть.

— Вы забыли, что мне уже почти тринадцать?

— Господи помилуй! — ахнул Эбнер. — Как время-то летит!

— Кто она? — спросила Энн.

— Не «она», а «он», — объяснил Эбнер. — Два года назад бедняга лишился матери, а теперь и его отец умер. Вот я и подумал… Словом, мне пришло в голову, что мы могли бы приютить его на время. Позаботиться о нем. Что скажешь? Тогда и дом оживет, разве не так?

— Посмотрим, — ответила Энн.

И она умолкла, а Эбнер, которому не давала покоя совесть, с тревогой уставился на нее. Наконец девочка подняла голову.

— Какой он? — спросила она.

— Да я и сам

не прочь узнать. Подождем и увидим. Но его мама — да, его мама, — повторил Эбнер, — была прекраснейшей из женщин, каких я когда-либо видел. Если он хоть немного похож на нее в девичестве… — Фраза осталась незаконченной.

— Так вы не видели ее с тех самых пор? Когда она была молодой? — полюбопытствовала Энн.

Эбнер покачал головой.

— Она вышла за англичанина. А он увез ее с собой в Лондон.

— Не люблю англичан, — заявила Энн.

— У них есть свои достоинства, — не согласился Эбнер. — И потом, говорят, мальчики часто похожи на матерей. — Эбнер встал и собрал письма.

Остаток того дня Энн провела в несвойственной ей задумчивости. А вечером, когда Эбнер на минутку отложил перо, чтобы раскурить трубку, Энн вошла к нему и присела на уголок стола.

— Потому вы и не женились на маме?

В тот момент Эбнер был поглощен мыслями о Панамском канале.

— На маме? — переспросил он. — Какой маме?

— На моей. Наверное, все мужчины такие.

— О чем ты говоришь? — встрепенулся Эбнер, разом забыв о Панамском канале.

— Вы всем сердцем любили мою маму, — холодно, с расстановкой объяснила Энн. — Она всегда напоминала вам идеал женщины, о котором писал Вордсворт.

— Кто тебе сказал? — возмутился Эбнер.

— Вы.

— Я?

— В тот день, когда вы забрали меня от мисс Кару, потому что она со мной не справлялась, — известила его Энн.

— Боже милостивый! Неужто два года назад! — Эбнер призадумался.

— Три, — поправила Энн. — Без нескольких дней.

— Мне бы такую память, — проворчал Эбнер.

— Вы говорили, что так и не сделали ей предложения, — неумолимо продолжала Энн, — но не объяснили почему. Сказали, что я все равно не пойму.

— Моя вина, — сквозь зубы пробормотал Эбнер. — Я совсем забыл, что ты еще дитя. Ты задавала вопросы, о каких и понятия не должна была иметь, а я по глупости отвечал тебе.

Крошечная слезинка выкатилась из-под ресниц незамеченной и ускользнула на щеку. Он утер ее и взял лапку Энн в обе руки.

— Я всем сердцем любил твою маму, — торжественно произнес он. — Я любил ее с самого детства. Но ни одна женщина не способна понять, какую власть над мужчиной имеет красота. Видишь ли, мы так устроены. Таков соблазн природы. Конечно, потом я напрочь обо всем забыл, но было уже слишком поздно. Ты простишь меня?

— Но вы до сих пор любите ту женщину, — возразила Энн сквозь слезы, — иначе не позвали бы его сюда.

— Ей так трудно жилось, — умоляюще произнес Эбнер. — Чтобы хоть немного утешить ее, я дал ей слово, что всегда буду заботиться о мальчике. Ты мне поможешь?