Собрание сочинений Том 2
Шрифт:
— Не сочиняйте вздоров, — сказала Полинька, наморщив строго брови.
Розанов встал и пошел за занавеску.
Полинька стала у окна и, глядя на бледнеющую закатную зорьку, вспомнила своего буйного пьяного мужа, вспомнила его дикие ругательства, которыми он угощал ее за ее участие; гнев Полинькин исчез при виде этого смирного, покорного Розанова.
Лакей раздел и уложил доктора в кровать. Полинька велела никого не пускать сюда и говорить, что Розанов уехал. Потом она сняла шляпу, бурнус и калоши, разорвала полотенце
Розанов вздрогнул от холода и робко посмотрел на Полиньку.
Часа полтора сряду она переменяла ему компрессы, и в это время больной не раз ловил и жадно целовал ее руки.
Полинька смотрела теперь добро и снисходительно.
— Вам пора домой, — сказал Розанов, стуча зубами от лихорадки.
— Старайтесь заснуть, — отвечала Полинька.
— Поздно будет, — настаивал доктор.
— Спите, вам говорят, — тем же спокойным, но настойчивым тоном отвечала Калистратова.
Розанов даже и на этот раз оказался весьма послушным, и Калистратова, видя, что он забывается, перестала его беспокоить компрессами.
Розанов спал целые сутки и, проснувшись, ничего не мог вспомнить. Он не забыл только того, что произошло у него дома, но все последующее для него исчезало в каком-то диком чаду. Глядя в темный потолок комнаты, он старался припомнить хоть что-нибудь, хоть то, где он и как сюда попал? Но ничего этого Розанов припомнить не мог. Наконец, ему как-то мелькнула Полинька, будто как он ее недавно видел, вот тут где-то, близко, будто разговаривал с нею. Розанов вздохнул и, подумав: «Какой хороший сон», начал тихо одеваться в лежавшее возле него платье.
Одевшись, Розанов вышел за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря на стоявший в комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую на диване женскую фигуру. «Боже мой! неужто это было не во сне? Неужто в самом деле здесь Полинька? И она видела меня здесь!.. Это гостиница!» — припомнил он, взглянув на номерную обстановку.
Спящая пошевелилась и приподнялась на одну руку.
— Это вы, Дмитрий Петрович? — спросила она чуть слышно.
— Я, — отвечал шепотом Розанов.
— Зажгите свечу, — здесь у зеркала спички.
Розанов очень долго зажигал свечу: ему было совестно взглянуть на Полиньку.
Но не такова была Полинька, чтобы человек не нашелся сказать слова в ее присутствии.
Через полчаса Розанов сидел против нее за столом, на котором кипел самовар, и толково рассуждал с нею о своем положении.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких делах мудрено, но я не считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда бежать. Оставьте ее в покое,
— Ни за что! — воскликнул Розанов.
— Позвольте. Оставьте ей ребенка: девочка еще мала; ей ничего очень дурного не могут сделать. Это вы уж так увлекаетесь. Подождите полгода, год, и вам отдадут дитя с руками и с ногами. А так что же будет: дойдет ведь до того, что очень может быть худо.
Долго приводила Полинька сильные и ясные доводы, доказывая Розанову неотразимую необходимость оставить Москву и искать себе нового приюта.
— Да не только нового приюта, а и новой жизни, Дмитрий Петрович, — говорила Полинька. — Теперь я ясно вижу, что это будет бесконечная глупая песенка, если вы не устроитесь как-нибудь умнее. Ребенка вам отдадут, в этом будьте уверены. Некуда им деть его: это ведь дело нелегкое; а жену обеспечьте: откупитесь, наконец.
Розанов не противоречил.
— Бог с ними, деньги: спокойны будете, так заработаете; а тосковать глупо и не о чем.
— Ах, хорошо вы говорите, Полина Петровна, а все это не так легко, право. — Разве к Лобачевскому съездить в Петербург?
— А что ж? Съездите. Лучше уж вам в Петербурге чего-нибудь искать. Будем там видаться.
— Как будем видаться?
— Так; и я тоже еду на днях в Петербург.
— А ваши бумаги?
— Вот для них-то я и поеду.
— Это вам не поможет.
— Нет, я знаю; уж бывали примеры. Вот видите, Дмитрий Петрович, я женщина, и кругом связанная, да не боюсь, а вы трусите.
— Я слабый человек, никуда не годный.
— Нет, не то что никуда не годный, а сли шком впечатлительный. Вам нужно отряхнуться, оправиться… да вот таких чудес более не выкидывать.
— Не говорите, пожалуйста…
— Да я вас не упрекаю, а советую вам, — сказала Полинька и стала надевать шляпку.
— Тоска ужасная! вот пока вы здесь были, было отлично, а теперь опять.
— Господи боже мой! ну будем жить друзьями; ходите ко мне, если мое присутствие вам так полезно.
— Да, если бы… вы меня выслушали.
— Ничего я, Дмитрий Петрович, не буду слушать, — проговорила Полинька, краснея и отворачиваясь к зеркалу завязывать шляпку.
Розанов сидел молча.
— Пока… — начала Полинька и снова остановилась.
— Пока что? — спросил Розанов.
— Пока вы не устроите вашей жены, до тех пор вы мне не должны ни о чем говорить ни слова.
— А тогда? Я и без того готов сделать для нее все, что могу.
— Да все, все, чтовы можете.
— А тогда? — опять спросил Розанов.
— Дмитрий Петрович! Я провела у вас сутки здесь: для вас должно быть довольно этого в доказательство моей дружбы; чего же вы меня спрашиваете?
Розанов сжал и поцеловал Полинькину руку, а другая его рука тронулась за ее талию, но Полинька тихо отвела эту руку.