Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
Однажды мы забрели в художественный музей, пристали к экскурсии, и мама, знаток и почитательница изобразительных искусств, пришла в восторг от прекрасной коллекции. Тут были подлинники Венецианова, Боровиковского, Федотова, подлинники, неизвестные маме, и она стыдила меня почем зря за то, что я, словесница - подумать только!
– впервые, да и то случайно, из-за мамы, пришла в этот музей.
Экскурсоводом оказался мужчина неопределенного возраста, без пиджака, несмотря на зиму за окном, в голубой поношенной рубашке с нарукавными резинками, как у счетовода,
Мама внимательно слушала его, время от времени согласно кивала головой, а в конце поставила отметку: пять с плюсом. Пояснила:
– Приятно слушать! Увлекательно, серьезно, чувствуется настоящее знание.
Мы уже одевались, когда странный человек подошел ко мне.
– Как ваши дети?
– проговорил он, опасливо поглядывая на маму.
– Спасибо. Все хорошо, - ответила я. Добавила, взглянув на маму: Нам очень понравилось, как вы рассказывали.
– А зря!
– Он словно не слышал меня.
– Зря вы испугались отпустить со мной малыша. Как было бы хорошо вдвоем!
Он произнес это с такой тоской, что я потащила маму за руку.
– Спасибо, - бормотала я смущенно.
– Очень интересно.
На улице рассказала, как этот астроном, работающий в музее, просил ребенка.
– Может, он и прав?
– спросила мама.
– Важен мотив, которым руководствуются. Искренность.
– Допускаю, - ответила я.
– Но мы не имеем права рисковать.
– Вся твоя затея - риск, - усмехнулась мама.
– Ты так думаешь?
– поразилась я.
– А ты не догадывалась?
– сказала мама и сочувственно вздохнула. Дочь, просто ты не знаешь людей. Но ничего. Это поправимо.
24
Мне порой казалось, мама приехала, чтобы поставить меня на место. "Ты не знаешь людей", - сказала она мне, и это была правда.
Я не знала.
В первую субботу после каникул не пришли за Аллой Ощепковой. Я впустую набирала номер Запорожцев - отвечали долгие гудки.
Аллочка сидела на своей кровати, одетая в "княжеские" обновы, меховая шубка и пушистая шапка лежали рядом.
– Наверное, много работы, - сказала она мне строгим голосом, - может быть, конец месяца, горит план.
Я удивилась новому лексикону и, признаться, обрадовалась. Значит, такие слова произносили при ней. Значит, это может быть правдой. Одно смущало - до конца месяца еще далеко.
Снова сходила в учительскую, к телефону. Долгие гудки.
Мы прождали допоздна, и я то и дело бегала к телефону. Уходить тоже не имело смысла: вдруг Запорожцев что-нибудь задержало, они приедут на своем "Москвиче", будут искать Аллочку, а ее нет. Из-за этого мы даже не пошли ночевать к Лепестинье, остались в интернате.
Свет я погасила в девять часов, но уснуть, понятное дело, не могла, ворочалась, скрипела пружинами. Ворочалась и Алла. Обычно ребята, если не могут уснуть, принимаются разговаривать, но Алла молчала. Тяжело вздыхала. Думала о своем.
Я вспомнила мытье под душем, ту достопамятную субботу моего прозрения. Алле я
– Аллочка, ты каталась на трамвае?
– У нас ходят одни автобусы.
– А душилась одеколоном "Красная Москва"?
– Им пахла Наталь Ванна.
Есть над чем поразмыслить. Может ли человек любить то, чего не знает, не пробовал? Еще как может! И чем меньше этот человек, тем больше в его любви самоотречения и настойчивости. Как же можно обмануть такую любовь?
Припомнила личное дело Аллы. Мать умерла, вместо имени отца прочерк. Конечно, отец - неизвестное со многими вопросами, но мать была молодая, умерла от несчастного случая на производстве, а Игорь Павлович и Агнесса Даниловна говорили о серьезности своих намерений, и мы с Аполлошей перерыли все дела, пока нашли им эту девочку. Так сказать, с перспективой. Да и вообще! Крупные веснушки разбрызганы на носу, глаза голубые, озорные. Чертенок в юбке! "Князь" с "княгиней" прямо в нее вцепились. Что же случилось-то?
Неожиданно Алла проговорила:
– Папа Игорь сказал, что после каникул я у них навсегда останусь, - и вздохнула.
– Наверное, последний раз здесь ночую.
– Папа Игорь?
– осторожно переспросила я.
– У меня же нет папы, - как бестолковой, объяснила серьезно Алла, - а я хочу!
– Ну да, - смутилась я, - конечно.
– А вы приходите к нам в гости, Надежда Георгиевна, - сказала Аллочка, и по скрипу пружин я поняла, что она села.
– Вот вы придете, а я стану угощать вас чаем с вареньем. И потом у меня вырастут свои детки, проговорила девочка без перехода, - и я их никогда никуда от себя не отпущу. Даже в зимний лагерь!
В ее голосе послышались укор кому-то и горечь, Алла снова вздохнула. Нет, честное слово, у этих девчонок старушечьи вздохи.
Некоторое время Алла молчала.
– Хорошо, - сказала я, - давай спать.
– А какой папа Игорь красивый, - проговорила она нежным голосом. Особенно когда в майке и трусах. Такой большой, такой громадный. И Агнесса Даниловна тоже большая. И белая. Они по утрам в майках и трусах зарядку делают, так пол качается.
– Аллочка, - спросила я осторожно, - почему ты Игоря Павловича зовешь папой, а его жену по имени-отчеству?
Алла ответила, секунду подумав:
– Не знаю.
Вот как! Я свернула разговор, обещав завтра утром позвонить опять и, если дома у Запорожцев никого нет, сходить с Аллой в кино.
Она притихла, успокоившись. А я, точно анатом, копалась в ее сердечке. Значит, Игорь - папа, однако его жена - Агнесса Даниловна. У маленьких ничего не бывает просто так, значит, что-то случилось? Или чувствует?
И как она сказала о ребятишках, которые будут у нее когда-нибудь... Так и взрослый не каждый подумает, а вот она, соплюха... Ох, малыши!