Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
— Брр! Брр! — и от этого в самом деле начинал дрожать.
Потом, сидя на полу, строили из кубиков высокие дома, а построив, раскидывали их ногами, и Митя говорил при этом:
— Бам!
А бабушка прибегала и спрашивала:
— Что творится в доме?
Вдруг над Митиной головой, на дедушкином столе, зазвонил телефон.
— Поговори с другим дедушкой, — сказал папа, послушав. Он приложил трубку к Митиному уху.
В трубке пощелкало, и голос другого дедушки спросил:
— Что делает мой внук?
Митя не
— Ну, играй, милый, я приду вечером тебя купать.
Он жил на другой квартире, они с Митей ходили друг к другу в гости.
И в этот вечер он пришел, как обещал, и в ванну налили много воды, и другой дедушка нагрел на батарее купальную простынку, и Митя радовался, глядя на эти приготовления, он не знал, какой ему предстоит внезапный испуг.
Когда уже намылили его от шеи до пяток душистым мылом, сверху на него вдруг шумно упал дождь. Разве дождь идет в комнатах? Дождь идет на улице, там его место, а не в доме.
Никогда еще Митя этого не испытывал. Шум от упавшего дождя был такой, что он с трудом слышал, что говорили кругом.
— Напрасно ты, — сказал маме другой дедушка. — Надо было, как всегда, полить из кувшина.
— Да неужели наш сын испугался душа! — сказала мама. — Не может быть, тебе кажется.
— Ты испугался, милый? — спросил другой дедушка.
Не зная, что сказать, Митя ответил на всякий случай:
— Да.
— Разве ты трусишка? — спросил папа, но это было уж вовсе непонятно, так что Митя не сказал ничего.
— Ладно, — сказал другой дедушка. — Вынимай его, Поля. Испортили ему все удовольствие этим душем.
Мама вытащила Митю из ванны и подала другому дедушке в нагретую простыню. И все перешли в бабушкину комнату пить чай. Митя тоже пил — с лимоном и вареньем — после купанья это было очень приятно.
Потом его уложили спать, укрыли одеялом и потушили свет. В комнате стало очень темно, только белело окно в блестящих узорах. Вдруг на этом окне появилась большая черная собака. С одной стороны у нее свисал хвост, а с другой язык, она громко сказала: «Ав, ав». Ей навстречу помчался грузовик на высоких колесах, он освещал своими фонарями собакины глаза и зубы, стало страшно, Митя позвал:
— Мама!
— Ав-ав, — сказал Митя утром, когда к нему подошли. — Та-та!
— Все те же сны, — сказал папа.
Гулять в этот день Митя пошел с мамой.
Она везла его в колясочке, но посадили ему туда медвежонка и зайца, так что ехать было интересно.
Приехали к какому-то дому, прошли по белому коридору, вошли в белую комнату. Там тоже было много маленьких, как в Таврическом саду, и ходили белые тети, и стояли маленькие белые стульчики. Мама посадила Митю на маленький стульчик, а сама села на большой.
Подошли две белые тети. Одна подняла
— Стыд и срам, никто не плачет, только наш Митя плачет, — и он перестал.
Маленькие сидели у стенки на стульчиках, и Мите неожиданно подумалось, как хорошо бы из этих стульчиков построить дом, а потом этот дом развалить.
Он взял один стульчик, на котором никто не сидел, и приставил к своему. Маленькие сразу угадали, что он затеял, и стали нести стульчики и складывать вместе.
Когда сложили порядочную кучу, Митя ударил в нее ногой, и другие стали бить ногами и получилось прекрасное «бам!».
Мама сказала:
— Ты с ума, Митька, сошел, нас выгонят с позором.
Но никто их не выгнал, они ушли сами.
Дома мама сказала папе, что Митя у нас растет организатором и коноводом, и папа сказал, что если при этом Митя будет умен, то это хорошо.
Рука поболела недолго, скоро прошла, только остались ямки там, где тетя поцарапала, и когда кто-нибудь спрашивал:
— А где у Мити привита оспа? — Митя показывал эти ямки.
В это утро папа не ушел, а занимался с Митей и учил его разным вещам.
Сначала читал ему «Муху-цокотуху», «Бармалея» и толстую книгу из дедушкиного шкафа. Митя эту книгу уже немного знал и когда услышал слова: «Прибежали в избу», то договорил: «деди». Надо было сказать: «дети», но «деди» было легче, этим словом Митя называл своих дедушек.
Потом они с папой сложили из кубиков картинку — кошку с мячиком.
Потом делали «ладушки», как они были у бабушки, ели кашку и пили бражку, как кашка сладенька, бражка пьяненька, бабушка добренька, как они попили-поели, спать захотели, шу! — полетели и на головку сели. Делали и сороку, как она на припечке сидела, кашку варила, деток кормила. От частых упоминаний о кашке Мите и самому ее захотелось, но до обеда надо было подождать.
Еще ему захотелось подмести пол. Он принес из кухни веник и совок, подмел чисто и собрал в совок бумажки и пыль. Но только дошел до самого интересного — запустил в этот сор руки, как вошла бабушка и все отобрала.
— Ты что, сквозь стену видишь, что ли? — спросил ее папа.
— Я же слышу, — сказала она, — слышу, что вы вдруг притихли. То орали-орали, а то вдруг тишина. Ясно, что началось какое-то безобразие.
Митя на нее рассердился, лег на пол и стал колотить по полу ногами. Но папа сказал:
— Разве мужчины так сердятся? Глупые дети так сердятся, а не мужчины. Мужчины сердятся так: он стукнул кулаком по столу так, что кубики запрыгали, а один даже свалился.
Мите понравилось, он тоже стукнул кулачком по сиденью стула.