Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
И вот эта эффектная дамочка в модной болонье и на шпильках вдруг гордо так говорит:
– А у меня трехкомнатная квартира!
Разговор как осекло, все замолчали, хотя на языке вопрос вертелся: "И что же единственного своего ребенка сдаешь?" Знали уже по бумагам ребенок единственный, первый.
Сходила дамочка к нотариусу, поставил точку в судьбе собственного ребенка, стала прощаться - не с ним, а с сотрудницами, - Вера Надеждовна ей и говорит:
– Покормите хоть последний раз грудью дитя-то собственное!
Та не смутилась ни чуточки, воскликнула:
– Что вы! Я его и в роддоме-то не кормила.
Кивнула,
Вариант первый: приехала, беременная, из Читы к сестре, пожила тут несколько месяцев, родила ребенка, отказалась от него, махнула хвостом, заметая следы, и вернулась назад, в свой город. Вариант эгоистки, потерявшей совесть.
– Замела следы?
– сомневаюсь я. Ребенка, это был мальчик, усыновили добрые люди, а в таких случаях, по законодательству, матери, если она даже очень захочет, о ребенке ничего не узнать. При таком раскладе, выходит, скрыть материнство куда легче, чем скрыть отцовство...
Впрочем, речь сейчас не об этом. Речь о природе - если это природа! такого материнства. Вопросы рождаются прямые, но закономерные: материнство ли это вообще? Почему надо надеяться лишь на суд совести в таких ситуациях? Отчего женщина, подобная моднице на шпильках, освобождена от всякой моральной и материальной ответственности? Возможна ли вообще ответственность?
И еще: какова мораль этой женщины? До каких степеней изолгалась она перед близкими - ведь есть же и близкие у нее? Кто ее учителя? А мать, чему научила она? Или в личной судьбе образовался излом такой драматической силы, что пришлось избавиться от сына? Это, впрочем, звучит смешно, ибо с точки зрения нормальной психологии изломом таким, вызывающим понимание, может служить лишь собственная смерть или неизлечимая болезнь при родственной пустоте вокруг.
Об этом речи, выходит, нет.
Речь идет о постыдстве, о казни материнства, женщиной, способной рожать.
* * *
Вариант первый предполагает человеческую подлость, в данном случае сугубо женскую подлость - и больше ничего.
Никаких оправданий нет и быть не может.
Налицо признаки благополучия - материального, имеется в виду, умысла, осквернения материнства, боязнь за собственную судьбу, точнее - за собственную шкуру.
Подлее этого трудно придумать.
Вариант второй имеет, так сказать, привходящие обстоятельства.
Нельзя сказать, чтобы обстоятельства эти вызывали сочувствие, приязнь, скидку, - ни в коем случае. Современное законодательство признает их отягчающими обстоятельствами, и это вполне справедливо.
Однако они есть, и это очевидно.
Что за обстоятельства?
Беспутная, порой развратная жизнь и пьянство.
Сразу сделаю необходимую и важную, на мой взгляд, оговорку. О пьянстве много говорят, много пишут. Ясное дело, прежде всего беспокоят прогулы - как следствие пьянства, плохая, некачественная работа, дисквалификация людей: что может доброго сделать человек с трясущимися руками и мутным взглядом? Пьяному, гласит народная мудрость, море по колено, ему все легко: от оскорбления, мордобоя до воровства, до домашнего террора, до нарушения самой святой истины.
И все же, как ни крути, все это первичные, лежащие на поверхности итоги пьянства. О следствиях - самых страшных, человеческих следствиях тяжкого этого зла - говорим мы неохотно, как правило, не углубляясь далее разрушенных семей.
А
Так вот, вариант второй - это мать, лишенная судом, а значит, государством родительских прав, и в ста случаях из ста мать эта - пьющая.
Та, первая, в модной когда-то болонье, растоптала материнство умышленно; другая, расхристанная, неопрятная, с синяком под глазом, с трясущимися руками, несвязной речью, тусклым, не вполне осознанным взглядом, тоже растоптала материнство, правда, вроде бы неумышленно: водка погубила.
Однако есть ли разница? В чем она? Ведь разницу нужно судить по результату. А он одинаков.
А если говорить про результат отдаленный, то и в лучшем случае подчеркнем эти слова: в лучшем случае, они много значат - мука станет трехсторонней, мучиться будет не только пьянчужка-мать, не только несчастная родня и окружение, но и подросший ребенок - мучиться сознанием неполноценности собственной матери, ее никчемной, исковерканной жизнью со всеми ее, рикошетом попадающими, бедами. Повторим: в лучшем случае.
На этот лучший случай сильно надеется государство, сильно, ничего не скажешь. Самый главный признак человечности, на мой взгляд, признак истинного гуманизма состоит в том, чтобы человеку, который споткнулся, дать шанс, дать попытку выпрямиться, починить свою жизнь, исправить ее, улучшить.
В ситуации, когда речь идет о материнстве, есть что сравнить.
Родительских прав человека лишает суд по всем, понятно, правилам строгого правосудия: судья, народные заседатели, прокурор, адвокат, свидетели - уйма народу выясняют все подробности дела, чтобы вынести заключительный вердикт. И он, этот приговор, справедлив всесторонним, доскональным, привередливым, если хотите, выяснением всех, самых мельчайших обстоятельств. Словом, материнства лишает общество, и, пожалуй, лишь в кричащих случаях, когда без этого обойтись невозможно.
При этом: возбуждает дело, как правило, общественность, милиция, школа - судьба ребенка у всех на виду и всех беспокоит.
При этом: стоит родителям, читай - матери, исправиться, бросить пьянку, заняться воспитанием, хотя бы элементарным, приняться за работу, и наше общество дает ей шанс пересмотреть дело, вернуть назад утраченные права.
При этом: даже лишенной родительских прав однажды, затем эти права восстановившей и вновь потерявшей их женщине снова дается этот спасительный для нее - как для человека и как для матери - шанс: попробуй еще. И еще, и еще. Человеку верят до последнего. Если хотите, до самого последнего.
При этом: закон щадит самое святое родительское право человека, совершившего даже высшее по тяжести деяние.
При этом: мать, лишенная родительских прав, не лишена возможности видеть своих детей, говорить с ними. И хотя, по правде сказать, далеко не всегда это общение приносит пользу ребенку, в возможности видеть своих детей тоже много по-человечески понятного.
Это все - закон, гуманный закон, его самоответственность, его человечность, его стремление дать человеку шанс.
И - при этом!
– мать лишает сама себя всех своих прав и обязанностей - раз и навсегда лишает!
– без всякого суда, без прокурора, без свидетелей и заседателей, без общественности и адвоката, подписывая своей рукой заявление об отказе от ребенка.