Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
Может, стремится бросить тень на святое наше материнство? Поставить под вопрос его чистоту и здоровье? Лишить уверенности нас таким образом?
Отвечаю недоверчивым: успокойтесь!
Миллион благодарных слов сказано о материнстве, а все ведь мало. Да разве в благодарении лишь одном дело?
Мать - наш самый близкий и самый родной человек до гробовой доски ее ли, нашей ли, - от нее мы получаем и самоё жизнь, и всё, что за этим следует, - силу, любовь, уверенность в себе. Мать учит нас
Из тысячи стихов, написанных о матери и материнстве, нет ни одного, пожалуй, неискреннего, а мне вот все же очень нравятся эти негромкие строки Твардовского:
Ты робко его приподымешь:
Живи, начинай, ворошись.
Ты дашь ему лучшее имя
На всю его долгую жизнь
И, может быть, вот погоди-ка,
Услышишь когда-нибудь, мать,
Как с гордостью будет великой
То имя народ называть.
Но ты не взгрустнешь ли порою,
Увидев, что первенец твой
Любим не одною тобою
И нужен тебе не одной?
И жить ему где-то в столице,
Свой подвиг высокий творить.
Нет, будешь ты знать и гордиться
И будешь тогда говорить:
А я его, мальчика, мыла,
А я иной раз не спала,
А я его грудью кормила,
И я ему имя дала.
Перечитайте последнее четверостишие еще раз. У какой ожесточившейся души не вызовет оно теплой волны, подкатившей к горлу? Высокие слова имеют шанс остаться холодными, простые же, как эти, всегда теплы.
Поэт, как известно, и самое отвлеченное через себя пропускает, а тут - о матери. И не хочешь, а знаешь, веришь: слова эти простые складывая, Твардовский свою мать видел.
Так что не злого человека хочу я видеть перед собой, а доброго, понимающего, принимающего чужую беду. Вот и вижу я глаза матери великого поэта, которая могла и должна была сказать именно так, как записал ее сын, и к ней обращаясь, спрашиваю:
Как сердце материнское может ожесточиться до такой меры, чтобы от ребенка своего отказаться?
Или вовсе не материнское оно, ведь бывает же, что женщина и мать понятия не совпадающие?
Эгоистка обыкновенная?
Ведь как бы ни трудно жилось, вот этой, например, Пошевой Фаине Ивановне, 1956 года рождения, - а допустить это можно, - не трудней же ей приходится, чем многим тысячам, живущим от нее неподалеку и нелегко, а вот ведь не бросающим своих детей?
А вдруг материнство, святая эта ипостась, тоже способно вырождаться? Нет, не вообще, не везде и сразу, а в отдельных женщинах, в отдельном роде, семействе?
Трудно вообразить себе обыкновенную женщину, которая бы написала вот такую расписку
Отвечу на собственные вопросы.
Печальная эта истина, трудно с ней смириться, трудно принять, но истина потому и зовется истиной, что она правдива. Так вот - существует печальная истина, по которой и святые начала могут угасать, умирать, вырождаться.
Выяснить причины угасания, умирания и вырождения - дело не очень приятное, но нужное, важное.
Видеть красивое - всегда приятно.
Видеть ничтожное - больно. Оно слепит, оно вызывает отвращение. Любоваться ничтожным немыслимо, но препарировать его необходимо, иначе оно будет процветать. Ничтожное подобно опухоли - выяснив причины ее возникновения, опухоль надо лечить, а если нужно, оперировать. Так и тут.
Горько говорить о материнстве ничтожном, несостоявшемся, поруганном.
Но суждение о поруганном материнстве вовсе не означает неуважения к материнству истинному, прекрасному, достойному.
Стоит ли говорить вообще на эту тяжкую тему?
– могут спросить меня. Ведь поруганное материнство составляет доли процента и не способно составить серьезной проблемы.
Согласиться бы с радостью, да не выходит. Безответственное рождение, безответственное материнство похожи на выстрел шрапнелью: оно поражает сразу многих.
Даже нерожденных.
* * *
Вера Надеждовна:
– Вот сколько думаю, сколько бьюсь, а никак понять не могу, никак не найду ответа: жизнь наша все лучше и лучше становится, спокойнее материально, если только хочешь, конечно, стремишься, каждый может себя обеспечить, если же говорить о помощи - обратись только, разве кто откажет, завод ли, колхоз, любое учреждение, - но вот никак не убывает, нет, никак меньше их не становится, наших ребятишек, без вины виноватых.
* * *
Кто же они, виноватые? Какие они?
Она вспоминает свое начало, полтора десятка лет тому назад. В моде тогда были плащи болонья, мало кто их имел, и вот приходит из роддома вместе с ребенком такая эффектная мамочка - в болонье, на модных каблуках-шпильках, вся из себя элегантная, приносит младенца, чтобы соблюсти последние формальности, поставить подпись под отказом, сходить с патронажной сестрой к нотариусу.
Пока дамочка ждала, женщины о своем говорили.
Вера Надеждовна сказала, между прочим, что вот, мол, они с мужем получили двухкомнатную квартиру, одна дочка у них есть, неплохо бы и о сыне подумать - так, обычный женский разговор, не больше, не меньше, - но кто же квартире не радуется, кто не связывает с ней своих намерений.