Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10

Гюго Виктор

– А вы, Робеспьер, на заседании седьмого декабря защищали госпожу Ролан против Виара.

– Точно так же, как вас, Марат, защищал мой родной брат, когда на вас обрушились в клубе Якобинцев, Что это доказывает? Ровно ничего.

– Робеспьер, известно даже, в каком из кабинетов Тюильри вы сказали Гара:¹⁷²

 «Я устал от революции».

– А вы, Марат, здесь, в этом самом кафе, двадцать девятого октября облобызали Барбару.

– А вы, Робеспьер,

сказали Бюзо: «Республика? Что это такое?»

– А вы, Марат, в этом самом кабачке угощали завтраком марсельцев, по три человека от каждой роты.

– А вы, Робеспьер, взяли себе в телохранители рыночного силача, вооруженного дубиной.

– А вы, Марат, накануне десятого августа умоляли Бюзо помочь вам бежать в Марсель и даже собирались для этого случая нарядиться жокеем.

– Во время сентябрьских событий¹⁷³

 вы просто спрятались, Робеспьер.

– А вы, Марат, слишком уж старались быть на виду.

– Робеспьер, вы швырнули на пол красный колпак.

– Швырнул, когда его надел изменник. То, что украшает Дюмурье, марает Робеспьера.

– Робеспьер, вы запретили накрыть покрывалом голову Людовика Шестнадцатого, когда мимо проходили солдаты Шатовье.

– Зато я сделал нечто более важное, я ее отрубил.

Дантон счел нужным вмешаться в разговор, но только подлил масла в огонь.

– Робеспьер, Марат, - сказал он, - да успокойтесь вы!

Марат не терпел, когда его имя произносилось вторым. Он резко повернулся к Дантону.

– При чем тут Дантон?
– спросил он.

Дантон вскочил со стула.

– При чем? Вот при чем. При том, что не должно быть братоубийства, не должно быть борьбы между двумя людьми, которые оба служат народу. Довольно с нас войны с иностранными державами, довольно с нас гражданской войны, недостает нам еще домашних войн. Я делал революцию и не позволю с нею разделаться. Вот почему я вмешиваюсь.

Марат ответил ему, даже не повысив голоса:

– Представьте лучше отчеты о своих действиях, тогда и вмешивайтесь.

– Отчеты?
– завопил Дантон.
– Идите спрашивайте их у Аргонских ущелий, у освобожденной Шампани, у покоренной Бельгии, у армий, где я четырежды подставлял грудь под пули, идите спрашивайте их у площади Революции, у эшафота, воздвигнутого двадцать первого января,¹⁷⁴

 у повергнутого трона, у гильотины, у этой вдовы...

Марат прервал Дантона:

– Гильотина не вдова, а девица; на нее ложатся, но ее не оплодотворяют.

– Вам-то откуда знать?
– отрезал Дантон.
– Я вот ее оплодотворю.

– Что ж, посмотрим, - ответил Марат.

И улыбнулся.

Дантон заметил эту улыбку.

– Марат, - вскричал он, - вы человек подвалов,

а я живу под открытым небом и при свете дня. Ненавижу гадючью жизнь. Быть мокрицей - покорно благодарю! Вы живете в подвале. Я живу на улице. Вы не общаетесь ни с кем, а меня видит любой, и любой может обратиться ко мне.

– Еще бы!.. «Мальчик, пойдем?..» - буркнул Марат. И, стерев с лица следы улыбки, он заговорил властным тоном:-Дантон, потрудитесь дать отчет в истраченной вами сумме в тридцать три тысячи экю звонкой монетой, каковую вам вручил Монморен¹⁷⁵

 от имени короля якобы за то, что вы исполняли в Шатле должность прокурора.

– За меня отчитывается четырнадцатое июля, - высокомерно ответил Дантон.

– А дворцовые кладовые? А бриллианты короны?

– За меня отчитывается шестое октября.¹⁷⁶

– А хищения в Бельгии вашего неразлучного Лакруа?

– За меня отчитывается двадцатое июня.¹⁷⁷

– А ссуды, выданные вами госпоже Монтанзье?

– Я подымал народ в день возвращения короля из Варенна.

– А не на ваши ли средства построен зал в Опере?

– Я вооружил парижские секции.

– А сто тысяч ливров из секретных фондов министерства юстиции?

– Я осуществил десятое августа.

– А два миллиона, негласно израсходованные Собранием, из которых вы присвоили себе четверть?

– Я остановил наступление врага и преградил путь коалиции королей.

– Продажная тварь!
– бросил Марат.

Дантон вскочил со стула, он был страшен.

– Да, - закричал он, - я публичная девка, я продавался, но я спас мир.

Робеспьер молча грыз ногти. Он не умел хохотать, не умел улыбаться. Он не знал ни смеха, которым, как громом, разил Дантон, ни улыбки, которой жалил Марат.

А Дантон продолжал греметь:

– Я подобен океану, и у меня тоже есть свои приливы и отливы. Когда море отступает, всем видно дно моей души, а в час прибоя валами вздымаются мои деяния.

– Вернее, пеной, - сказал Марат.

– Нет, штормом, - сказал Дантон.

Но и Марат теперь поднялся со стула. Он тоже вспылил. Уж внезапно превратился в дракона.

– Эй!
– закричал он.
– Эй, Робеспьер, эй, Дантон! Вы не хотите меня слушать! Так смею заверить вас - оба вы пропали. Ваша политика зашла в тупик, перед ней нет пути, у вас обоих нет выхода, и своими собственными действиями вы захлопываете перед собой все двери, кроме дверей склепа.

– В этом-то наше величие, - ответил Дантон.

И он презрительно пожал плечами.

А Марат продолжал: