Собрание сочинений в 10 томах. Том 4
Шрифт:
Действуя под впечатлением момента, Адриан закричал:
— Друзья, сюда! Воры здесь!
Женщина-грабительница бросилась бежать прочь, а мужчина обернулся, выхватив нож из-за пояса. Но, прежде чем он успел пустить его в дело, Адриан ударил его тяжелой палкой по плечу и заставил со стоном выронить оружие. Палка снова поднялась и опустилась, на этот раз на голову. Шапка слетела, и при слабом свете сумерек показались одутловатое лицо, обрамленное от горла до висков песочного цвета бакенбардами, и лысая голова, по которым Адриан сразу узнал Гага Симона, или Мясника. К счастью для него, Мясник был слишком удивлен или ошеломлен полученным ударом, чтобы узнать нападавшего. Выронив ножи, вероятно, вообразив, что Адриан только
Адриан опустил палку и огляделся. Все произошло так быстро, и поражение неприятеля было таким полным, что он сомневался, не во сне ли все это видит. Несколько секунд тому назад он клал убитого сокола в сумку и вдруг превратился в храброго рыцаря, без оружия — кинжал он забыл вынуть — победившего двух здоровенных негодяев и их спутницу, вооруженных с головы до ног, и освободившего из их когтей красавицу, — девушка, без сомнения, должна быть красавицей, — и ее богатых родственников… Но вот девушка, которую стащили с седла, приподнялась на колени и подняла голову, причем капюшон ее плаща спустился назад.
Таким образом, при мягком бледном свете летнего вечера Адриан в первый раз увидел лицо Эльзы Брант, женщины, которой ему было суждено, во имя любви, принести столько горя.
Герой Адриан, победитель разбойников, смотрел на коленопреклоненную Эльзу и любовался ее красотой, а освобожденная Эльза, глядя на героя Адриана, решила, что он недурен, что его появление было как нельзя более кстати и что он послан самим Провидением.
Эльзе Брант, единственной дочери уже знакомого нам Хендрика Бранта, друга и родственника Дирка ван Гоорля, только что исполнилось девятнадцать лет. Глаза ее были карие, а вьющиеся волосы каштанового цвета. Бледный цвет ее лица указывал на нежное сложение, а маленький ротик по складу губ изобличал наклонность к насмешке, между тем как довольно большой подбородок заставлял предполагать твердость характера. Она была среднего роста, даже немного ниже, очень хорошо сложена и имела замечательно красивые руки. В Эльзе не было стройности испанских красавиц, но также не было грубой полноты, всегда считавшейся красотой в Нидерландах. Она несомненно могла считаться очень красивой женщиной, хотя сложно было решить, отчего больше зависела ее привлекательность: от ее физических качеств или от живости характера и печати одухотворенности, лежавшей на ее лице в спокойные минуты и светившейся в ее глазах, когда она бывала задумчива. Во всяком случае ее красота произвела такое сильное впечатление на Адриана, что он, позабыв маркизу д'Ованда, вдохновлявшую его писать сонеты, сразу влюбился в Эльзу, частью восхищаясь ею самой, а частью потому, что так полагалось для освободителя.
Про Эльзу же нельзя сказать, чтобы она, несмотря на всю свою благодарность Адриану, сразу воспылала к нему нежным чувством. Она, без сомнения, рассмотрела, что он красив, и его ловкость и сила возбудили ее удивление, но случайно тень от его лица легла на траву возле того места, где она сидела. Эта тень была легкая, так как света было уже мало, но Эльзу поразила жестокость и мрачность этих красивых черт, и его вежливая улыбка, как ей казалось, превратилась в неприятную усмешку. Это была, без сомнения, просто случайная игра света, и со стороны Эльзы было ребячеством обращать на это внимание, но все же это бросилось ей в глаза и, более того, возбудило в ее легко колеблющемся женском уме, часто делающем самые нелогичные выводы из случайного совпадения, предубеждение против Адриана.
— О сеньор! — воскликнула Эльза, всплеснув руками. — Как мне благодарить вас?
Обращение было короткое и неоригинальное, но в нем заключались две вещи, которые Адриан заметил с удовольствием:
— Не благодарите меня вовсе, сударыня, — отвечал он с самым низким поклоном. — Не особенный подвиг обратить в бегство двух разбойников и женщину, хотя у меня и не было другого оружия, кроме вот этой палки… — добавил он, может быть, желая обратить внимание молодой девушки на то обстоятельство, что нападавшие на нее были вооружены, а он, ее освободитель, безоружен.
— Может быть, такому храброму кавалеру, как вы, кажется вовсе не трудным сразу справиться с несколькими людьми, но когда этот негодяй с плоским лицом схватил меня своими огромными руками, я думала, что умру на месте. Я и всегда-то ужасная трусиха… нет, благодарю вас, сеньор, я могу уже стоять без помощи, а вот идет и хеер ван Брекховен, с которым я путешествую. Смотрите, он ранен! Вы ранены, друг мой?
— Нет!… Так, пустяки, — проговорил, еще задыхаясь от борьбы и волнения, хеер ван Брекховен, — этот негодяй, вставая, чтобы бежать, пырнул меня ножом в плечо. А найти ему ничего не удалось, я умею путешествовать: в шляпу ко мне ему, конечно, не пришло в голову заглянуть.
— С какой целью они напали на нас? — спросила Эльза.
Хеер ван Брекховен задумчиво чесал затылок.
— Я думаю, бродяги намеревались ограбить нас, только странно, что они нас поджидали. Я слышал, как женщина сказала: «Вот они. Мясник, ищи письма на девчонке».
Лицо Эльзы при этих словах приняло серьезное выражение. Адриан видел, как она взглянула на мула, на котором ехала, и взялась за поводья.
— Позвольте узнать, кого мы должны благодарить? — обратился хеер Брекховен к Адриану.
— Я Адриан ван Гоорль, — отвечал Адриан с достоинством.
— Ван Гоорль? — повторил Брекховен. — Какое странное совпадение! Провидение устроило все как нельзя лучше. Послушай, жена, — обратился он к полной даме, продолжавшей сидеть на лошади и все еще бывшей не в состоянии говорить от испуга, — вот сын Дирка ван Гоорля, которому мы должны передать Эльзу.
— В самом деле! — воскликнула дама, несколько приходя в себя.
— Я по наружности приняла его за испанского дворянина, но, кто бы он ни был, мы, конечно, очень обязаны ему. И я еще больше была бы ему благодарна, если бы он мог указать нам выход из этого леса, где, вероятно, на каждом шагу разбойники, и проводить нас к нашим родственникам, лейденским Брекховенам.
— Сударыня, если вам будет угодно принять мои услуги, то я уверен, что вам уже не придется бояться разбойников. Могу я, со своей стороны, спросить имя молодой девицы.
— Конечно. Она Эльза Брант, единственная дочь Хендрика Бранта, знаменитого гаагского золотых дел мастера. Теперь, зная ее имя, вы, вероятно, уже знаете все остальное — она вам родственница. Помоги Эльзе сесть на мула, — обратилась она к мужу.
— Позвольте мне, — предложил Адриан и, подбежав к Эльзе, поднял ее и ловко посадил в седло. Затем, взяв мула под уздцы, он пошел по лесу, молясь в душе, чтобы Мясник и его товарищи не осмелились вторично напасть на них, пока они еще не вышли из чащи.
— Скажите, вы Фой? — спросила Эльза как бы колеблясь.
— Нет, — коротко отвечал Адриан, — я его брат.
— А! Этим объясняется все. Видите ли, я была очень удивлена, потому что видела Фоя, еще когда была совсем маленькая. Он был красивый белокурый мальчик с голубыми глазами и относился ко мне хорошо. Он один раз останавливался с отцом у нас в Гааге.
— Мне очень приятно слышать, что Фой был когда-то красив, — сказал Адриан. — Я помню только, что он был очень глуп, так как мне приходилось учить его. Во всяком случае, боюсь, что теперь вы не найдете его красивым, если только вы не поклонница людей, которых в ширину и в высоту можно мерить одной меркой.