Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта
Шрифт:
Моркрофт испытал потрясение. Волей случая он прикоснулся к занавесу, быть может запретному, за которым скрывалась изнанка действительности, а то и вовсе иная действительность, куда не было допуска обычному человеку в здравом уме.
На сей раз опорные понятия не дали результата. Вновь поступила ссылка на «Доктрину психического тепла» как приблизительный источник. Практическое руководство — тибетский ксилограф — хранилось в монастыре «Тигровое логово» (Бутан), единственная копия — в институте Ниингпа (Беркли, Калифорния).
Дымовая завеса тибетского волшебства гасила путеводные огоньки. Размышляя
Вся иерархия секты была в ключевых словах, вырвавшихся у Патриции Кемпбелл в бреду. Но божественная дева закружила его в фантастическом танце, затмила очи кровавым туманом и увлекла на тропу, уводящую в непролазные дебри.
Хорошо еще, что у агента хватило ума опомниться и остановиться. Ему ли было тягаться с великими путешественниками и первопроходцами, светочами мысли, знатоками культур и языков? Здраво оценив свои скромные возможности, Моркрофт пришел к выводу, что Тибет ему не по зубам. Лучше и не начинать.
А ведь он был на правильном пути, разложив по полочкам герольдов и хлебодаров, распутных малькольмов и любострастных норманов, но, сделав лишь несколько робких шажков, свернул с дороги, завороженный видением краснокожей йогини.
Она сверкала на горизонте всеми оттенками лала, как мираж в пустыне.
Глава тридцать третья
Чертовщина в Москве
Ежедневная газета «Комсомолец столицы» собрала в Москве и области около миллиона подписчиков. В розницу ее предлагали на всех углах: в подземных переходах, метро, последних киосках Союзпечати, с рук и лотков. Задиристая, скандальная, стойкая в симпатиях и антипатиях, она никого не оставляла равнодушным, будь то друзья или недруги. Настоящая «кость в горле». И с ней приходилось считаться. Говорили, что газету регулярно просматривает Президент, не довольствуясь обзорами пресс-службы.
По этой ли, по какой-то иной причине, на столе главного редактора стояла правительственная «вертушка». Этим аппаратом, традиционно белым и с прежним гербом, воспользовался Саня, чтобы связаться с президентской администрацией.
Выйти непосредственно на генерала Алехина не удалось. Саню перекидывали с одного телефона на другой, никто не говорил ни да ни нет, одни вежливо растекались в комплиментах, прося справиться на следующей неделе, другие отчужденно отмалчивались, а то и вовсе не снимали трубку.
Создавалось впечатление, что добрая половина номеров вообще принадлежала несуществующим лицам.
Глухое вымороченное молчание вызывало едкое раздражение. Хотелось расколотить трубку о чей-нибудь тупой череп. Но еще противнее было, когда лично знакомые люди сладкими голосами обещали перезвонить к концу дня, в крайнем случае — завтра. Наступал вечер, ночь сменялась таким же суматошным и жарким днем, как и предшествующие, а звонка так и не было.
В пятницу, тринадцатого июля, после обеда, когда над городом отгремела сухая гроза, после чего духота стала совершенно непереносимой, по газетным коридорам поползли мрачные слухи о
На пятый этаж, где находилась редакция — огромный издательский комплекс «КС» делила с другими бывшими органами, имевшими общее партийно-комсомольское прошлое, — байку о кознях нечистого принес на хвосте Рудя Литвин, известный трепач и скандалист. На лестничной площадке, где вокруг заплеванной и не раз выгоравшей дотла урны собирались курильщики, первой жертвой суждено было стать Лазо.
— Я только что с Манежной, старик, — деловито сообщил Рудя, стрельнув сигаретку. — Тебе первому. Пока мы раскачаемся, вы все равно обскочите. Лучше ты, чем какое-нибудь ничтожество. Только тему испохабят. — Ты никак закурил всерьез?
Саня неопределенно двинул плечом. Что можно было ответить? Поневоле закуришь, если тебя угораздило полюбить курящую женщину. Не тот случай, чтобы откровенничать.
Рудя работал в еженедельнике «Светоч», который печатался по образцу «Таймс», притом в Финляндии. Новость, если она того стоила, живет максимум двое суток. Какая-ни-будь газета обязательно перехватит, а в «Кости» Литвина иногда печатали, и в Сане он был кровно заинтересован.
— И что на Манежной? — выпустив дымное колечко, Лазо попытался всадить в него другое, но оно расплылось невыразительным облачком. — Закрыли проезд? Эту «новость» я узнал еще позавчера из ГАИ.
— Да катись ты со своим ГАИ… Там гробы раскопали! Полтыщи, а может, и больше! Сплошь женские. Монахини, говорят, инокини. Один, как открыли, так такое началось! — Рудя закатил глаза. — Ужас, старик, не поверишь. Лежит, как живая, будто вчера уснула. Вся в черном, лицо тоже черным покрывалом закрыто, а вышивка на нем белая, вроде пиратского флага. Ей-богу, не вру! Череп со скрещенными костями.
Саня скептически повел бровью.
— Ты в Киево-Печорской лавре случайно не бывал, капитан Флинт? В Новом Иерусалиме?
— А в чем дело? — подозрительно нахмурился Литвин.
— Череп, к твоему сведению, символ схимы, знак отречения от мира. «Веселый Роджерс» ему померещился, надо же…
— Смейся, смейся… Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда узнаешь про страшный суд!
— Нетленные мощи заговорили? Вот это уже материал, но не для нас, Рудольф Карлович. Предложи в «Мегаполис-экспресс». Они и не такое печатают. То девка от дерева забеременела на Истре, то вампиры психопатку преследуют. Самое для тебя место.
Выместив на безвинном халтурщике дурное настроение, Лазо затушил сигарету и отправился к себе в отдел.
Обиженный Рудя не стал удерживать. «Ишь, эрудит выискался: схима какая-то. Пусть катится».
Новость, о которой так и не сумел поведать оборванный на полуслове Литвин, тем не менее заслуживала внимания, ибо в тот момент, когда археологи из Музея истории и реконструкции Москвы извлекали глубоко захороненные под Манежной площадью гробы, откуда-то из-под земли послышался голос. Его слышали по меньшей мере семь землекопов. Суть сказанного каждый передавал по-своему, но все сходились на том, что это была весть антихриста. Будто бы исполнились сроки, и враг человеческий объявил о своем пришествии.