Собрание сочинений в 12 т. Т. 11
Шрифт:
– Еще бы!
– заметил Ксирдаль.
– Так вот - я решительно поставил на твою карту и вел на бирже серьезную игру на понижение.
– На понижение?…
– Ну да, я приказал продавать…
– Что продавать?
– Золотые прииски! Тебе ведь понятно: если болид упадет, золотые прииски понизятся, и тогда…
– Понизятся?… Все меньше и меньше понимаю, - перебил его Ксирдаль.
– Какое действие моя машина может оказать на какие-то золотые прииски?
– Разумеется, не на самые прииски, - согласился господин Лекёр.
– А вот на уровень акций -
– Пусть так!
– уступчиво произнес Ксирдаль.
– Вы, значит, продали акции золотых копей. Это не бог весть как серьезно. Это только доказывает, что у вас есть такие акции.
– Да нет же! У меня нет ни одной!
– Вот так ловко!
– воскликнул Ксирдаль с удивлением.
– Продавать то, чего у тебя нет, - здорово хитро! Мне бы это было не по плечу.
– Такая штука, мой друг, называется биржевой операцией, - пояснил банкир.
– Когда нужно будет представить акции, я их куплю, вот и все.
– Но какая же в этом выгода? Продавать для того, чтобы затем снова покупать… Не больно это умно на первый взгляд!
– Вот тут-то ты ошибаешься: ведь к этому времени акции золотых приисков упадут в цене…
– А почему же они упадут в цене?
– Да потому, что болид пустит в оборот больше золота, чем имеется в настоящее время на всей земле. Поэтому стоимость золота упадет по меньшей мере наполовину, и вот тогда цена на акции золотых копей опустится до ничтожной цифры, чуть ли не до нуля. Теперь ты, наконец, понял?
– Конечно, - несколько неуверенно ответил Ксирдаль.
– Вначале, - продолжал Лекёр, - я радовался тому, что поверил тебе. Заметные изменения в курсе болида, ожидание его падения вызвали первое понижение в двадцать процентов на золотые акции. Глубоко убежденный, что последует еще более значительное понижение, я очень сильно зарвался.
– То есть?…
– То есть продал огромное количество золотых акций…
– Не имея их на руках, как и прежде?
– Разумеется… Теперь можешь себе представить мое волнение при создавшихся обстоятельствах: ты исчез, болид, задержанный в своем падении, блуждает по всему небосклону… И вот результат - золотые акции снова поднимаются, а я теряю колоссальные суммы! Как прикажешь мне к этому относиться?
Зефирен Ксирдаль с интересом глядел на своего крестного. Никогда еще не видал он этого, обычно столь сдержанного, человека таким взволнованным.
– Я не вполне уяснил себе вашу комбинацию, - произнес, наконец, Ксирдаль.
– Это слишком сложно для меня. Одно я, кажется, понял: вам было бы приятно, чтобы болид свалился. Ну так вот: будьте спокойны, он свалится.
– Ты за это ручаешься?
– Ручаюсь.
– Своим честным словом?
– Своим честным словом… Но вы-то приобрели для меня участок?
– Конечно, - ответил Лекёр.
– Все в порядке. У меня при себе документы и купчая.
– Ну, тогда все отлично, - сказал Ксирдаль.
– Могу вам даже сообщить, что опыты мои закончатся к пятому июля этого года. В этот день я покину Париж и отправлюсь навстречу болиду.
– Который свалится?…
– Который свалится.
–
– воскликнул господин Лекёр с волнением.
– Что ж! Если вам это улыбается… - произнес Зефирен Ксирдаль.
То ли сознание ответственности перед господином Лекёром, то ли научная заинтересованность, снова целиком охватившая его, - но некое благотворное влияние удержало Ксирдаля от дальнейших безумств. Начатые опыты проводились серьезно и методически, и таинственная машина возобновляла свое жужжание вплоть до 5 июля раз по четырнадцать в сутки.
Время от времени Зефирен Ксирдаль проводил астрономические наблюдения за метеором. Это давало ему возможность убедиться, что все протекает без заминок и в полном соответствии с его предположениями.
Утром 5 июля он в последний раз направил свой объектив к небу.
– Все в порядке, - произнес он, отходя от прибора.
– Теперь можно предоставить его самому себе.
И Ксирдаль тут же принялся за упаковку своих вещей.
Прежде всего - машина, к ней несколько запасных лампочек, затем - подзорная труба. Ксирдаль с поразительной ловкостью обернул все это тряпками и уложил в футляры, обитые изнутри мягкой тканью, которая должна была защитить эти хрупкие вещи от всяких случайностей в пути. Затем наступила очередь его личных вещей.
Но с первого же шага он натолкнулся на серьезное препятствие. Во что уложить вещи, которые он намеревался взять с собой? В дорожный сундук? У Зефирена Ксирдаля отроду не было такового. Значит - в чемодан?
После долгих размышлений он вспомнил, что где-то у него в самом деле есть чемодан. И лучшим доказательством его реального существования могло служить то, что после напряженных поисков этот чемодан действительно нашелся в темном чулане. Здесь были нагромождены всевозможные обломки предметов домашнего обихода, столь различные по своему происхождению, что вряд ли в них разобрался бы даже самый опытный антиквар.
Чемодан, который Ксирдаль в конце концов вытащил на свет божий, некогда был оклеен холстом. Лохмотья, прилипшие к картонному каркасу чемодана, можно было разглядеть и сейчас. Что касается ремней, то их существование в прошлом представляло некоторую вероятность, но утверждать это было трудно, так как от них не осталось ни малейшего следа.
Зефирен Ксирдаль, раскрыв чемодан, вытащенный им на середину комнаты, задумался, уставившись на его пустые отделения. Что же сюда уложить?
«Только самое необходимое!
– твердил он самому себе.
– Нужно, следовательно, действовать методично и произвести тщательный отбор».
Следуя такому принципу, он прежде всего положил на дно чемодана три башмака. Позже ему пришлось горько пожалеть о том, что из трех башмаков один, по несчастной случайности, оказался ботинком на пуговицах, другой - полуботинком на шнуровке, а третий - просто мягкой туфлей. Но в данную минуту это не представляло особых неудобств, и целый угол чемодана был заполнен. А это уже хорошо.
Уложив обувь, Зефирен Ксирдаль почувствовал усталость и отер лоб. Затем он снова предался своим мыслям.