Собрание сочинений в 12 т. Т. 2
Шрифт:
25 января отряд стал спускаться по крутому обледенелому склону. Приходилось напрягать все силы; один неверный шаг, и путешественники стремглав полетели бы в пропасть, на дно ущелья.
К вечеру яростный буран разразился над снежными горами. Невозможно было устоять на ногах; приходилось ложиться на землю, но мороз был так жесток, что при этом люди рисковали быстро замерзнуть.
Бэлл с помощью Гаттераса не без труда построил снежный домик, где и приютились злополучные путники. Каждый съел по горсти пеммикана и выпил несколько глотков горячего чая. Оставалось всего четыре галлона спирта, на котором приготовляли горячие напитки. Не следует думать, что снег может заменить
В три часа утра, в самый разгар бури, доктор встал на вахту. Он прикорнул было в уголку хижины, как вдруг стоны Симпсона привлекли его внимание. Он вскочил на ноги, причем сильно стукнулся головой о ледяной свод; не обращая внимания на ушиб, он наклонился над Симпсоном и стал растирать его распухшие и посиневшие ноги. Через четверть часа он хотел было подняться, но снова стукнулся головой о потолок, несмотря на то, что стоял в это время на коленях.
– Странно, - сказал он себе.
Он поднял руку над головой: оказалось, что потолок хижины значительно опустился.
– Боже мой!
– воскликнул доктор.
– Вставайте, друзья мои!
При этом окрике Бэлл и Гаттерас быстро вскочили и в свою очередь стукнулись головой о потолок. В хижине стояла непроглядная темнота.
– Сейчас нас раздавит!
– крикнул доктор.
– Наружу! Наружу!
И все трое поспешно вытащили наружу Симпсона. И во-время, потому что плохо прилаженные глыбы с треском обрушились на землю.
Несчастные путешественники очутились без крова среди бурана, на жестоком морозе. Гаттерас попытался было разбить палатку, но укрепить ее было невозможно: буря разорвала бы ее в клочки. Путешественники приютились под полотнищем, которое вскоре покрылось слоем снега; по крайней мере снег не выпускал наружу тепло и предохранял людей от замерзания.
Буран улегся лишь на следующий день. Запрягая голодных собак, Бэлл заметил, что три из них уже начали глодать свою ременную сбрую. Две собаки, видимо, были совсем больны и еле передвигали ноги.
Несмотря на это, отряд кое-как продолжал свой путь. До цели оставалось еще шестьдесят миль.
26 января Бэлл, шедший впереди, вдруг позвал своих товарищей. Они тотчас же подбежали к нему, и плотник с изумлением указал им на ружье, которое стояло, прислоненное к льдине.
– Ружье!
– воскликнул доктор.
Гаттерас взял ружье; оно было заряжено и в полной исправности.
– Экипаж судна «Порпойз», вероятно, где-то недалеко от нас, - сказал доктор.
Осматривая ружье, Гаттерас заметил, что оно американской марки. Руки его дрогнули и судорожно сжали обледенелый ствол.
– Вперед! Вперед!
– глухо выдавил он из себя.
Отряд продолжал спускаться по склонам гор.
Симпсон, казалось, был без сознания и слишком слаб, чтобы стонать.
Буран не унимался; сани двигались все медленнее. За сутки отряд проходил всего по нескольку миль.
Двадцать седьмого числа под снегом нашли секстант и флягу, которая содержала водку, или, вернее, кусок льда, в центре которого весь спирт собрался в виде снежного шарика. Водка была никуда негодной.
Очевидно, Гаттерас шел по следам какой-то катастрофы, по единственно возможному пути, подбирая обломки крушения. Доктор напрасно старался обнаружить новые туры.
Печальные мысли приходили ему в голову. В самом деле, если бы он повстречал этих несчастных, то какую помощь мог бы им оказать? Он и его товарищи сами во всем нуждались; одежда на них изорвалась, провизия приходила к концу. В случае если бы потерпевших крушение оказалось много, то все погибли бы от голода. Гаттерас, видимо, избегал роковой встречи. Но не был ли он прав? Он обязан был спасать свой экипаж. Имел ли он право привести на бриг посторонних людей, ведь, чтобы их прокормить, придется урезать питание своим!
Но эти посторонние - все-таки люди, наши ближние и, быть может, соотечественники! Неужели можно было лишить их последней надежды на спасение, как ни слаба была эта надежда? Доктор захотел узнать мнение Бэлла по этому поводу, но тот ничего не ответил: сердце его ожесточилось от страданий. Не решаясь задать этот вопрос Гаттерасу, Клоубонни предоставил все на волю провидения.
27 января, вечером, Симпсона, казалось, покинули последние силы. Его опухшие, окоченелые конечности, прерывистое дыхание, сгущавшееся вокруг его головы в виде пара, судорожные вздрагивания - все предвещало близкий конец. Лицо его выражало ужас и отчаяние; он с бессильной злобой поглядывал на капитана. В глазах его можно было прочесть немые, но красноречивые и, быть может, справедливые упреки.
Гаттерас не подходил к умирающему, избегал его и был, как никогда, молчалив, сосредоточен и погружен в свои думы.
Следующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; метель заметала несчастных путешественников, залепляла им глаза, леденила их и колола острыми ледяными иглами, подхваченными с окрестных льдин. Собаки жалобно выли. Симпсон лежал на открытом воздухе, страдая от жестокой стужи. Бэллу удалось снова поставить палатку, которая, если и не защищала от холода, то по крайней мере предохраняла от снега. Но яростный порыв ветра в четвертый раз опрокинул палатку и с зловещим свистом умчал ее в снежные поля.
– Ох, какие мучения!
– вырвалось у Бэлла.
– Мужайтесь, мужайтесь!
– ободрял его доктор, хватаясь за плотника, чтобы не свалиться в расселину.
Симпсон хрипел. Вдруг, собрав остаток сил, он приподнялся, протянул сжатый кулак к Гаттерасу, который пристально смотрел на умирающего, издал страшный вопль и упал мертвый, так и не выговорив своей угрозы.
– Умер!
– воскликнул доктор.
– Умер!
– повторил Бэлл.
Подошедший к трупу Гаттерас подался назад под напором ветра.
Итак, Симпсон, первый из его экипажа, пал жертвой убийственного климата, первый нашел смерть вдалеке от родины; первый, после невыразимых страданий, поплатился жизнью за непреклонное упорство капитана. Умерший считал Гаттераса своим убийцей, но тот не поник головой под тяжестью этого обвинения. Однако из глаз капитана выкатилась слезинка и застыла на его бледной щеке.
Бэлл и доктор со страхом смотрели на Гаттераса. Он стоял, опершись на длинную палку, на яростном ветру, под снегом, и казался каким-то гением гиперборейских стран, страшным своей неподвижностью.