Собрание сочинений в 12 т. Т. 2

Верн Жюль Габриэль

–  Да, - продолжал он, - ваши слова определяют мой выбор! Мы попытаемся взобраться на этот Снайфедльс и, быть может, даже исследовать его кратер!

–  Я очень сожалею, - ответил г-н Фридриксон, - что мои занятия не дозволяют мне отлучиться; я с удовольствием и с пользой сопровождал бы вас туда.

–  О нет, нет!
– живо возразил дядя.
– Мы не хотели бы никого беспокоить, господин Фридриксон; от души благодарю вас. Участие такого ученого, как вы, было бы весьма полезно, но обязанности вашей профессии…

Я склонен думать, что наш хозяин в невинности своей

исландской души не понял тонких хитростей моего дядюшки.

–  Я вполне одобряю, господин Лиденброк, что вы начнете с этого вулкана, - сказал он.
– Вы соберете там обильную жатву замечательных наблюдений. Но скажите, как вы думаете пробраться на Снайфедльский полуостров?

–  Морем, через залив. Путь самый короткий.

–  Конечно, но это невозможно.

–  Почему?

–  Потому что в Рейкьявике вы не найдете сейчас ни одной лодки.

–  Ах, черт!

–  Вам придется отправиться сухим путем, вдоль берега. Это, правда, большой крюк, но дорога интересная.

–  Хорошо. Я постараюсь достать проводника.

–  Я могу вам как раз предложить подходящего.

–  А это надежный, сообразительный человек?

–  Да, житель полуострова. Он весьма искусный охотник за гагарами; вы будете им довольны. Он свободно говорит по-датски.

–  А когда я могу его увидеть?

–  Завтра, если хотите.

–  Почему же не сегодня?

–  Потому что он будет здесь только завтра.

–  Итак, завтра, - ответил дядя, вздыхая.

Вскоре после этого многозначительный разговор закончился, и немецкий профессор горячо поблагодарил исландского. Во время обеда дядюшка получил важные сведения, узнал историю Сакнуссема, понял причину вынужденной таинственности его документа, а также заручился обещанием получить в свое распоряжение проводника.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вечером я совершил короткую прогулку по берегу моря около Рейкьявика, пораньше вернулся домой, лег в постель и заснул глубоким сном.

Проснувшись утром, я услыхал, что дядя оживленно с кем-то беседует в соседней комнате. Я тотчас встал и поспешил пойти к нему.

Он говорил по-датски с незнакомцем высокого роста, крепкого сложения. Парень, видимо, обладал большой физической силой. На его грубой и простодушной физиономии выделялись умные глаза. Глаза были голубые, взгляд задумчивый. Длинные волосы, которые даже в Англии сочли бы за рыжие, падали на атлетические плечи. Хотя движения его были гибки, руки его оставались в покое: разговор при помощи жестикуляции был ему незнаком. Все в нем обличало человека уравновешенного, спокойного, но отнюдь не апатичного. Чувствовалось, что он ни от кого не зависит, работает по собственному усмотрению и что ничто в этом мире не способно поколебать его философского отношения к жизни.

Я разгадал его характер по той манере, с какою исландец воспринимал бурный поток слов своего собеседника. Скрестив руки, не шевелясь, он слушал профессора, который беспрерывно жестикулировал; желая дать отрицательный ответ, он поворачивал голову слева направо, а в случае согласия лишь слегка наклонял ее, не опасаясь спутать своих длинных

волос. Экономию в движениях он доводил до скупости.

При взгляде на незнакомца я, конечно, не угадал бы в нем охотника; он, несомненно, не вспугивал дичи, но как же он мог к ней приблизиться?

Все стало мне понятно, когда я узнал от г-на Фридриксона, что этот спокойный человек всего только охотник за гагарами. Действительно, для добывания перьев гагары, именуемых гагачьим пухом, который представляет собою главное богатство острова, не требуется большой затраты движений.

В первые летние дни самка гагары - род красивой утки - вьет свое гнездо среди скал фьордов, которыми изрезан весь остров, а затем устилает его тонким пухом, выщипанным из своего же брюшка. Вслед за тем появляется охотник, или, вернее, торговец пухом, уносит гнездо, а самка начинает сызнова свою работу. Хлопоты птицы продолжаются до тех пор, пока у нее хватает пуха. Когда же она оказывается совершенно ощипанной, наступает очередь самца. Однако его грубое оперение не имеет никакой цены в торговле, и поэтому охотник уже не трогает гнезда, в которое самка вскоре кладет яйца и где она выводит птенцов. На следующий год сбор гагачьего пуха возобновляется тем же способом.

И так как гагара выбирает для своего гнезда не крутые, а легко доступные и отлогие скалы, спускающиеся в море, исландский охотник за гагарами может заниматься промыслом без большого труда. Он является своего рода фермером, которому не надо ни сеять, ни жать, а только собирать жатву.

Этого серьезного, флегматичного и молчаливого человека звали Ганс Бьелке, он явился по рекомендации г-на Фридриксона. То был наш будущий проводник. Своими манерами он резко отличался от дядюшки, что не помешало им легко столковаться и быстро сойтись в цене: один был готов взять то, что ему предложат, другой - дать столько, сколько у него потребуют. Никогда сделка не совершалась проще и легче.

Итак, Ганс обязался провести нас до деревни Стапи, находящейся на южном берегу полуострова Снайфедльснес, у самой подошвы вулкана. До деревни было что-то около двадцати двух миль пути, которые дядюшка рассчитывал пройти в два дня.

Но когда он узнал, что речь идет о датских милях, в двадцать четыре тысячи футов каждая, пришлось отказаться от своей мысли и, считаясь с неудовлетворительным состоянием дорог, примириться с переходом в семь или восемь дней.

Пришлось достать четырех лошадей - двух верховых, для дяди и для меня, и двух для нашего багажа. Ганс, по привычке, отправлялся пешком. Он превосходно знал эту местность и обещал избрать кратчайший путь.

С нашим прибытием в Стапи его служебные обязанности не кончались; он должен был сопровождать нас и дальше, во все время нашего научного путешествия, за вознаграждение в три рейхсталера. Однако было оговорено, что эта сумма уплачивается нашему проводнику раз в неделю, в субботу вечером.

Отъезд был назначен на 16 июня. Дядюшка хотел дать задаток охотнику до пешего хождения, но он отказался взять деньги вперед.

–  Efter, - сказал он.

–  После, - перевел мне профессор.