Собрание сочинений в 14 томах. Том 8
Шрифт:
— Но вы все еще не ответили на мои вопросы, — с упреком сказала Дид, розовая и сияющая, высвобождаясь из объятия, которым он сопроводил заключительные слова своего рассказа.
— Ну, что ты хочешь знать? — спросил он.
— Я хочу знать, как это возможно? Как вы можете бросить свои дела в такое время? Что вы имели в виду, когда сказали, что очень скоро что-нибудь случится? Я… — Она запнулась и покраснела. — Я-то ведь ответила на ваш вопрос.
— Поедем венчаться, — весело сказал он, и глаза его блеснули задором. — Ты же знаешь, я должен уступить место своему лихому братцу, и мне недолго осталось жить. — Она досадливо надула губы, и он заговорил серьезно. — Сейчас я тебе объясню, Дид. С самого начала этой чертовой паники я работал не как
И тогда я понял, что я на распутье: одна дорога — в контору, другая — в Беркли. И я выбрал дорогу в Беркли. Ноги моей больше не будет в конторе. С этим покончено, и пропади оно пропадом. Я уж так решил. Видишь ли, я человек верующий, и верую по старине — в тебя и в любовь, и старее этой веры нет на земле. Это и есть то — «То» с большой буквы.
Она почти с испугом смотрела не него.
— Вы хотите сказать… — начала она.
— Я хочу сказать то, что говорю. Начинаю жить сызнова. Все пошлю к черту. Когда мои тридцать миллионов встали передо мной и запретили мне погулять с тобой в горах, я понял, что пришло время действовать. И вот я действую. У меня есть ты, есть сила, чтобы работать для тебя, и маленькое ранчо в долине Сонома. Это все, что мне нужно, и это все, что я сохраню, не считая Боба, Волка, чемодана и ста сорока уздечек. Остальное к черту — туда ему и дорога. Мусор это — и больше ничего.
Но Дид не унималась.
— Так, значит, в потере вашего огромного состояния нет никакой необходимости? — спросила она.
— Как это нет необходимости? Именно есть. Уж если дошло до того, что мои деньги запрещают мне кататься с тобой…
— Бросьте шутить, — прервала его Дид. — Вы отлично понимаете, о чем я говорю. Я спрашиваю вас: вызвано ли ваше банкротство состоянием ваших дел?
Он отрицательно покачал головой.
— Ничего подобного. В этом-то вся соль. Я не потому бросаю свой бизнес, что паника меня разорила и я должен все бросить. Наоборот, я одолел панику и расправился с ней. А бизнес я просто вышвырнул, потому что мне плевать на него. Только ты мне нужна, маленькая женщина, вся моя ставка на тебя.
Но Дид выскользнула из его объятий и отодвинулась.
— Элам, ты с ума сошел.
— Еще раз назови меня так, — прошептал он с нежностью. — Это куда приятнее для уха, чем звон долларов.
Но она не слушала его.
— Это безумие. Ты сам не знаешь, что делаешь…
— Не беспокойся, отлично знаю. Исполняется самое заветное мое желание. Мизинца твоего не стоит…
— Образумься хоть на одну минуту.
— В жизни своей не делал ничего разумнее. Я знаю, что мне нужно, и добьюсь этого. Мне нужна ты и вольный воздух. Не желаю больше ходить по мощеным улицам, не желаю говорить в телефонную трубку. Я хочу иметь домик на маленьком ранчо в самой что ни на есть красивой местности, и я хочу работать около этого домика — доить коров, колоть дрова, чистить лошадей, пахать землю и прочее; и я хочу, чтобы в доме со мной была ты. А все другое мне осточертело, с души воротит. И счастливее меня нет человека на свете, потому что мне досталось такое, что ни за какие деньги не купишь. Ты мне досталась, а я не мог бы купить тебя ни за тридцать миллионов, ни за три миллиарда, ни за тридцать центов…
Стук в дверь прервал поток его слов. Дид пошла к телефону, а Харниш, оставшись один, погрузился в созерцание Сидящей Венеры, картин и безделушек, украшавших комнату.
— Это
Харниш с улыбкой покачал головой.
— Пожалуйста, скажи мистеру Хигану, чтобы он повесил трубку. С конторой я покончил, и я ничего и ни о чем знать не хочу.
Через минуту Дид вернулась.
— Он отказывается повесить трубку. Он просит передать вам, что в конторе вас дожидается Энвин и что Гаррисон тоже там. Мистер Хиган сказал, что с «Грим-шоу и Ходжкинс» плохо. Похоже, что лопнет. И еще он что-то сказал о поручительстве.
Такая новость хоть кого ошеломила бы. Энвин и Гаррисон были представителями крупных банкирских домов; Харниш знал, что если банк «Гримшоу и Ходжкинс» лопнет, то это повлечет за собой крах и нескольких других банков и положение может стать весьма серьезным. Но он только улыбнулся и, покачав головой, сказал официальным тоном, каким еще накануне говорил с Дид в конторе:
— Мисс Мэсон, будьте любезны, передайте мистеру Хигану, что ничего не выйдет и что я прошу его повесить трубку.
— Но нельзя же так, — вступилась было Дид.
— Ах, нельзя? Увидим! — с угрозой посулил он.
— Элам!
— Повтори еще раз! — воскликнул он. — Повтори, и пусть десять Гримшоу и Ходжкинсов летят в трубу!
Он схватил ее за руку и притянул к себе.
— Хиган может висеть на телефоне, пока ему не надоест. В такой день, как нынче, мы не станем тратить на него ни секунды. Он влюблен только в книги и всякое такое, а у меня есть живая женщина, и я знаю, что она меня любит, сколько бы она ни брыкалась.
Глава двадцать третья
— Я ведь знаю, какую ты вел войну, — возражала Дид. — Если ты сейчас отступишься, все пропало. Ты не имеешь трава это делать. Так нельзя.
Но Харниш стоял на своем. Он только качал головой и снисходительно улыбался.
— Ничего не пропадет, Дид, ничего. Ты не понимаешь этой игры в бизнес. Все делается на бумаге. Подумай сама: куда девалось золото, которое я добыл на Клондайке? Оно в двадцатидолларовых монетах, в золотых часах, в обручальных кольцах. Что бы со мной ни случилось, монеты, часы и кольца останутся. Умри я сию минуту, все равно золото будет золотом. Так и с моим банкротством. Богатства мои — на бумаге. У меня имеются купчие на тысячи акров земли. Очень хорошо. А если сжечь купчие и меня заодно с ними? Земля-то останется, верно? По-прежнему будет поливать ее дождь, семя будет прорастать в ней, деревья пускать в нее корни, дома стоять на ней, трамвай ходить по ней. Все сделки заключаются на бумаге. Пусть я лишусь бумаги, пусть лишусь жизни — все едино. Ни одна песчинка на этой земле не сдвинется, ни один листок не колыхнется.
Ничего не пропадет, ни одна свая в порту, ни один костыль на трамвайных путях, ни одна унция пара из пароходного котла. Трамваи будут ходить, у кого бы ни хранились бумаги, у меня или у другого владельца. В Окленде все на ходу. Люди стекаются сюда отовсюду. Участки опять раскупают. Этот поток ничем не остановишь. Меня может не быть, бумаги может не быть, а триста тысяч жителей все равно явятся. И для них готовы трамваи, которые будут возить их, и дома, где они поселятся, и хорошая вода для питья, и электричество для освещения, и все прочее.
Но тут с улицы донесся автомобильный гудок. Подойдя к открытому окну, Харниш и Дид увидели машину, остановившуюся рядом с большим красным автомобилем. В машине сидели Хиган, Энвин и Гаррисон, а рядом с шофером Джонс.
— С Хиганом я поговорю, — сказал Харниш, — остальных не нужно. Пусть дожидаются в машине.
— Пьян он, что ли? — шепотом спросил Хиган, когда Дид открыла ему дверь.
Она отрицательно покачала головой и провела его в комнату.
— Доброе утро, Ларри, — приветствовал гостя Харниш. — Садитесь и отдохните. Я вижу, вы малость не в себе.