Собрание сочинений в 15 томах. Том 13
Шрифт:
— Нет, как же! — воскликнул Теодор. — Пророки и философы. Наследие прошлого. Но толпа, толпа всегда была глупа.
— Но почему же тогда они не учили толпу, не разъясняли ей, не пытались сами управлять ею, чтобы предотвратить то, к чему мы сейчас пришли?
— Попытки были. В Иудее и в других местах.
— Так, значит, вы считаете, что эти мудрецы были недостаточно мудры?
— Мир очень сложен, — сказал Теодор.
— И они были недостаточно мудры и недостаточно сильны для него. Потому что, если бы это было не так, тогда у нас в мире все шло бы отлично. Вы понимаете, Бэлпи? Я так на это смотрю. Выходит,
Она замолчала, и Теодор улыбнулся на ее очаровательную серьезность.
— Да, так вот, что вы об этом думаете, Бэлпи? Вы верите, что этот мир, который иногда бывает таким чудесным, возник случайно? И продолжает существовать случайно? Мы должны получить ответ на это. Ведь мы же не кролики. Мы должны знать. Где мы? А когда я вам задаю эти вопросы, эти страшно важные вопросы, вы смотрите на меня с неприязнью и называете меня педантом за то, что я так мучаюсь этим.
— Маргарет! — сказал Теодор и сел рядом с ней.
Его не интересовали ее вопросы. И уж если на то пошло, эти вопросы казались ему ужасно скучными.
— Взгляните, какой чудесный день. Посмотрите, как море сверкает на солнце. Эти голубовато-зеленые и зеленовато-голубые, сапфировые, изумрудные, ультрамариновые пятна на поверхности. Оттенок за оттенком. Они ничего не значат для вас?
Она посмотрела. Несколько секунд она смотрела на море, обдумывая его слова.
— И это ваш ответ на все мои вопросы?
— Очень хороший ответ, — сказал Теодор. — Вот вы сидите и мучаете сами себя, — продолжал он, — а ведь вы самое прелестное существо в мире. Мне кажется, никогда в мире не существовало ничего более прелестного. Вы с головы до ног созданы для любви. Но для вас все ценности жизни как-то переместились. Вы хотите вести споры о том, откуда произошел мир и для чего. Маргарет, мир существует для вас… Я люблю вас. И вы можете любить меня. Я знаю, что вы можете меня любить.
Она повернулась к нему с легкой улыбкой.
— Разве это причина, чтобы нам с вами нельзя было ни о чем разговаривать?
Он ласково прикрыл ее руку своей.
— Маргарет, вы ничегоне знаете о любви?
Она отдернула руку и обхватила колени, сплетя пальцы.
— Вы что, объясняетесь мне в любви, Бэлпи?
— А что же другое я могу делать?
— Ну, так я не хочу, чтобы вы это делали.
— Я не могу иначе.
— В любви должны участвовать двое.
— Несомненно.
— Так вот. Давайте поговорим откровенно обо всех этих любовных делах. Ведь мы же можем это сделать? Я очень
— Вы боитесь любви?
— Не знаю, боюсь ли; может быть, и боюсь.
— Но чего же здесь можно бояться? Вы же не думаете… Вы что, боитесь последствий?
Он глядел на ее задумчивый профиль. Она ответила не сразу, и он с досадой почувствовал, что краснеет. Что это за необъяснимая сила в ней, которая заставляет его чувствовать себя пристыженным?
— Бэлпи, — начала она и остановилась.
— Да? — сказал он несколько хриплым голосом.
Она слегка наклонила к нему голову. Нежный, чистый голос с едва уловимой дрожью звучал медленно, вдумчиво, словно подыскивая слова:
— Я думаю, вы, наверно, считаете меня невежественной или очень наивной. В вопросах любви… Вы, может быть, думаете, что я прочла несколько пьес и романов… Вы не представляете себе, что дочь биолога, биолога с очень либеральными взглядами, не может не знать обо всех этих вещах, ведь это же так естественно… Я думаю… — Она старалась, насколько могла, быть откровенной и рассудительной. — Может быть… я знаю обо всем этом… столько же, сколько и вы.
Да, но ведь у него была Рэчел. Но он не мог объяснить ей всего этого сразу. Что он мог сказать? Он чувствовал, как нить разговора ускользает от него.
— Я говорю не о знании, — сказал он, тряхнув головой и отводя явно выдающие его смущение глаза от ее испытующего взгляда. — Я говорю о любви.
— Вы говорите о любви, — сказала она, и снова повернулась лицом к морю, и, казалось, погрузилась в свои мысли. Ее переплетенные пальцы сжались сильнее.
Он решился на отчаянную попытку:
— Мы могли бы пожениться.
— Ну, это уж совсем нелепо — жениться в таком возрасте.
— Любовь — это не нелепость. Нет. Любовь не нелепость. Любить в нашем возрасте так же естественно, как жить. Это и значит — жить. Без этого мы не живем.
— Я еще не хочу начинать жить такой жизнью, — сказала она. — Если это жизнь. Я вас люблю, Бэлпи, — Правда, — но, может быть, я люблю вас не так. Во всяком случае — еще не так. И я боюсь.
— Но если я сумею вас убедить…
— Бэлпи, я все знаю об этом. Уверяю вас, я понимаю, о чем вы говорите. Я прекрасно понимаю, что у вас на уме и о чем вы просите. Я современная девушка. Ничуть не отсталая, и все такое… И я совсем не об этом говорю. Но вот… у меня такое чувство, что раз это начнется, — это меня захватит, поглотит, уничтожит.
— Но, дорогая моя, в этом-то и есть освобождение.
Она покачала головой.
— Или у вас нет воображения, нет желаний?
Она не ответила. Он повторил вопрос. На этот раз у нее вспыхнули щеки. Она сидела, упорно повернувшись в профиль. Голос ее слегка прерывался.
— Бэлпи, вы помните, как вы поцеловали тогда меня на вечере под Новый год? Так вот… уже потом что-то во мне самой как будто предостерегало меня: это так прекрасно или так важно и значительно, что не надо с этим спешить.
— Значит, я должен ждать…
Некоторое время она задумчиво смотрела на горизонт, словно прислушивалась к чему-то. И Теодор почувствовал невольную дрожь оттого, что она так медлила.
— А разве вы ждали? — спросила она тихо и посмотрела на него.