Собрание сочинений в 15 томах. Том 2

Уэллс Герберт Джордж

– А что, если вы ударитесь при этом о какой-нибудь корабль? – спросил Уэйбридж.

– Я буду подниматься с такой скоростью, что пронесусь сквозь него, как пушечное ядро, – ответил Эльстед. – Об этом не беспокойтесь.

– А предположим, какое-нибудь проворное ракообразное животное заберется в ваш часовой механизм?..

– Это будет для меня настоятельным приглашением остаться там подольше, – сказал Эльстед, повернувшись спиной к воде и глядя на шар.

Эльстеда опустили за борт около

одиннадцати часов. День был безмятежно тихий и ясный, горизонт тонул в дымке. Электрический свет в верхнем люке весело мигнул три раза. Тогда шар начали медленно спускать на воду, и один из матросов, вися на кормовых цепях, приготовился перерезать канат, связывавший свинцовые грузила с шаром. Шар, казавшийся на палубе таким большим, под кормой выглядел совсем крохотным. Он слегка покачивался, и два его темных люка, приходившихся сверху, были совсем как глаза, в изумлении обращенные на людей, столпившихся у поручней.

– Интересно знать, нравится ли Эльстеду качка? – сказал кто-то.

– Готово? – спросил нараспев капитан.

– Готово, сэр.

– Так пускай!

Тали мгновенно были перерезаны, и большая волна перекатилась через шар, сразу ставший до смешного беспомощным. Кто-то махнул платком, кто-то неуверенно прокричал «Браво!», какой-то мичман медленно считал: «Восемь, девять, десять!» Шар качнулся еще раз, потом он дернулся, подняв фонтан брызг, и выровнялся.

Секунду он казался неподвижным, потом быстро уменьшился, затем вода сомкнулась над ним, и он стал смутно виден сквозь нее, увеличенный преломлением лучей. Прежде чем успели сосчитать до трех, он исчез из виду. Где-то далеко внизу, в воде, мелькнул белый огонек, превратился в искру и погас. И осталась только чернеющая водяная глубь, откуда всплывала акула.

Внезапно винт крейсера заработал, вода заволновалась, акула исчезла в зыби, и поток пены хлынул по хрустальной глади, поглотившей Эльстеда.

– В чем дело? – спросил один матрос другого.

– Отходим на несколько миль, чтобы он не стукнул нас, когда выскочит, – ответил второй матрос.

Корабль медленно отошел на некоторое расстояние и снова остановился. Почти все свободные от работ продолжали наблюдать за мерно колыхавшимися волнами, в которые погрузился шар. В течение ближайшего получаса только и было разговоров, что об Эльстеде. Декабрьское солнце стояло уже высоко, и было очень жарко.

– Ему будет холодно там, внизу, – сказал Уэйбридж. – Говорят, на известной глубине температура глубины морской воды всегда близка к точке замерзания.

– Где он вынырнет? – спросил Стивенс. – Я что-то потерял направление.

– Вот в этой точке, – ответил капитан, гордившийся своим всеведением. Он уверенно указал пальцем на юго-восток. – И, по-моему, ему пора

бы уже возвращаться, – добавил он. – Он пробыл под водой тридцать пять минут.

– Сколько времени нужно, чтобы достигнуть дна океана? – спросил Стивенс.

– При глубине в пять миль, учитывая ускорение, равное двум футам в секунду, это займет приблизительно три четверти минуты.

– Тогда он запаздывает, – заметил Уэйбридж.

– Похоже на то, – ответил капитан. – Я думаю, что несколько минут должно занять наматывание каната.

– Да, я упустил это из виду, – сказал Уэйбридж с видимым облегчением.

И началось томительное ожидание. Медленно проползла минута, но шар не показывался. Прошла другая, но ничто не нарушало маслянистой поверхности воды. Матросы наперебой объясняли друг другу, что канат будет наматываться довольно долго. Снасти были усеяны людьми.

– Поднимайся, Эльстед! – нетерпеливо крикнул старый матрос с волосатой грудью, остальные подхватили его крик, словно перед поднятием занавеса в театре.

Капитан метнул на них гневный взгляд.

– Правда, если ускорение меньше двух футов, – сказал он, – то шар может и задержаться. У нас нет абсолютной уверенности, что цифры правильны. Я не так уж рабски верю в вычисления.

Стивенс кивнул. Минуту-другую на мостике молчали. Потом Стивенс щелкнул крышкой часов.

Двадцать одну минуту спустя, когда солнце достигло зенита, они все еще ждали, что шар выплывет, и никто не решался даже шепнуть, что надежды больше нет. Уэйбридж первый высказал эту мысль. Он заговорил, когда отбивали восемь склянок.

– Я с самого начала сомневался в прочности стекла, – неожиданно сказал он Стивенсу.

– Господи! – вырвалось у Стивенса. – Неужели вы думаете…

– Гм! – многозначительно промычал Уэйбридж.

– Я и сам не очень верю в вычисления, – с сомнением произнес капитан, – так что не совсем еще потерял надежду.

И в полночь пароход все кружил вокруг того места, где погрузился шар, а белый луч прожектора шарил по волнам, то замирая на месте, то снова жадно протягиваясь вперед над водной пустыней, смутно мерцающей под звездами.

– Если люк не лопнул и не раздавил его, – сказал Уэйбридж, – так это еще хуже, тогда, значит, испортился часовой механизм, и он сейчас жив где-то там внизу, в пяти милях от нас, в темноте и холоде, запертый в этом своем пузыре, там, куда еще не проникал луч света, куда еще не заглядывал человек с того дня, как были сотворены воды. У него нет пищи, он мучается от голода и жажды и с ужасом думает о том, умрет ли он от голода или задохнется. Что же с ним будет? Аппарат Майерса, вероятно, скоро перестанет действовать. Сколько времени он может работать?