Собрание сочинений в 15 томах. Том первый
Шрифт:
10
Сама испекла пирожок,
сама и кушай.
Попервости я быковала. Не соглашалась идти под Михаилову фамилию.
Серчал он:
– Тогда и не жона как будешь… Жона должна таскать мужнину фамильность.
Время пообломало мою гордыню.
Навприконец отступила я на попятный дворок.
Пошли мы в загс. Записались.
Выдали нам регистрированную бумажку.
По дороге назад я спросила, когда венчаться пойдём.
А Михаил со смешком и отколи штуку:
– Иди венчайся одиначкой. А я – господин Товарисч Комсомол! Я венчаться не буду.
Прямо оглоушил. Как обухом старой корове меж тупых рогов. Стала я посередь
А он, лихобес, руки за голову и ну бить дробца. И ну этаким чертоплясом вкруг меня кружить с приговорками:
– Эх, тюх-тюх-тю!Голова в дяхтю,Руки-ноги в кисялю —Свою милку весялю!Эха, яблочкоСбоку верчено.С комсомольцем живуИ не венчана!Я плясала, топала,Искала себе сокола.Думала, он далеко,Оказалось – около!Сгрёб с себя кепку, припнул к груди в поклоне – это я, соколок-найдёныш! – и в полной отчайке хлоп кепкой плашмя оземь.
И дале за своё:
– У милёнка у мовоПоговорочка на о.Он на о, и я на о,Ноне стала я ево!– Как толечко… добыл на меня бумажку… – бормочу. – Час… Единый час не сшёл… как накинул в загсе хомуток… А уже натура-дура в открытку из тебя полезла! Такущую вздорицу попёр!.. Иля ты выпал из ума? Это ещё что за машок? [125] Даль-то чего ждать?
125
Машок – большой прыжок зайца в сторону, чтобы запутать следы.
Бросил он скакать-дуроломить. Повинно вальнулся передо мной на колени. Обнял меня и не пропел, в донной печальности прошептал тихо приговорку:
– Ты, колечко моё,Кольцо золотое!Ты, сердечко моё,Кровью залитое!..Помолчал и потом так повёл в покаянье слова:
– Нюронька… Небесна звёздынька… Святая жаль моя… Ты думаешь, я, большой руки дурак из картошки, увесь возмечтал тебе обиду склеить? Не-е-е… И в думке, милавица, не содержал. Боишься, жить будем с дымком? [126] Жить будем в полной ладности, моя паниматочка! Вдвох. Безо венца. Третий, знамо, лишний.
126
Жить с дымком – ненормально.
– Чем же тебе венец не угодил?
– В том и фасоля, всем угодил! Мне сам Боженька подал тебя как гостинчик в окошенько! И я проть венчаться? Хочу! Да не стану, любиночка ты моя… Да тольке шатнись мы в церкву – до гроба завоспитывает товарищуга комсомолюга! Точнёхонько
Я дала соглас Михаиловым словам.
Вот весь век и живу не венчана.
Через вереницу лет, на исповеди, покаялась про это.
Батюшка и успокой:
– Ничего. Господь простит.
А я и платьишко к венцу нарядное справила.
Так и разу не надела. Ненадёванное лежало.
Дочке потом к свадьбе подарила.
Было оно Верочке впору.
В Крюковке я скоро обвертелась. Освоилась.
Одни по-за глаза выхваляли меня. Минька хорошу жону со стороны отхватил! Кой-кто поперёк тому слову на дыбошки вставал. Мол, а чего больно хорошего-та в ней? Тот же назём издаля привезён!
11
Прежде смерти не умирают.
На свадьбе мне и Михаилу налили по полной стограммовой рюмке магазинной водки. Дали по куску ржаного хлеба. Шибко посыпали солью. В снег напрям белые.
Примета вроде там такая. Выпьют всё молодые и не поморщатся, съедят всё это – любят крепко друг дружку. В ладу будут жить.
Минька-то молодчуга. Шадымчик [127] под случай как ломит! Что вода, что водка – без разноты вприпадку молотит.
127
Шадым – самогон
А я полстаканчика приняла. С горем напополамки на двоих осилила. Разочек куснула хлебушка. И нетоньки меня боль.
Тут встают свёкор со свекрухой.
Свёкор и молвит свекрухе:
– Аниковна, давай выпьем. Миньку женим! Первончик наш!! Сыновец-соколич!!!
Слышу, ой, плохо мне…
По-за спиной шепоток зашелестел:
– Какая-то вся она из себя гордянка. Впряме дышать нечем!
– Ересливая брезгуша…
– А матушки-та мои, морщится. А матушки-та мои, и хлеб-та не скушала-то наша городска…
– Э-э-э-э… Не будут жить… Не будут, одно слово!
Мне и вовсе худо-нахудо.
Молоком отхаживали.
Нашатырём виски тёрли. Нюхать давали…
Очнулась…
Тут моя доброта-свекровь и ну задавать звону свадьбе:
– Ну нашто тако нурить [128] человека?! Это у нас тако принято. А у них тако не принято. Она не можа… Да на кой лядо принужать-та? А не дай Бог, помрё, чё будем делать-та?
А не померла Аннушка.
Ой да ну…
128
Нурить – мучить, изнурять.
12
Дело толком красно.
Они там, в Крюковке, сеяли коноплю, лён. Пряли и ткали холсты.
А я знай ажурные вяжи свои паутиночки.
Сижу у окна со спицами.
Печливый [129] дедушка – звали его дедака Аника, был уже под годами – крадкома, уважительно так спрашивает:
– Нюронька! А чего эт ты вяжешь-та?
– Платок.
– А што ж за така за кисейка-та?
– Довяжу, посмотрите.
129
Печливый – заботливый